слышавшіе какъ мама ругала папу, присмирѣли и боялись шумно играть. Мама больна. Мама спитъ. И всѣ ходили на цыпочкахъ.
А Борисъ Николаевичъ, нѣсколько оправившійся отъ сцены, терзался упреками, что былъ откровененъ, и далъ себѣ слово впредь о тройкахъ никогда не говорить и ни одного женскаго имени при женѣ не произносить иначе, какъ съ порицаніемъ. Онъ и жалѣлъ Вавочку, — она такъ близко принимаетъ все кь сердцу, бѣдная! — и въ то же время находилъ, что его вина не на столько же, въ самомъ дѣлѣ, серьезна, чтобы такъ разстраиваться и дѣлать такія ужасныя сцены. Вѣдь если подобныя сцены да въ частыхъ порціяхъ, то это проявленіе любви, пожалуй, вродѣ каторги… Няня умная женщина и права: не слѣдуетъ потакать… Эка важность, что я поздно вернулся и что ѣздилъ съ Анной Петровной… Ну… поцѣловалъ раза два руку… Только и всего!
— Барыня васъ проситъ, — доложила вошедшая Таня, довольно уродливая, пожилая дѣвушка, любимица барыни.
Криницынъ съ подавленнымъ вздохомъ вышелъ изъ кабинета, какъ человѣкъ, не знающій, что его ждетъ: возобновленіе ли „бенефиса“ (примѣры бывали) или помилованіе. Осторожно ступая, вошелъ онъ за ширмы и хотя только-что у себя въ кабинетѣ храбрился, считая свою вину не очень тяжкой, — здѣсь, передъ Вавочкой, благоразумно имѣлъ покорный видь кающагося преступника.
Вавочка, хорошо выспавшаяся въ теченіе дня, умытая и надушенная, успѣвшая, при помощи маленькаго зеркала, основательно познакомиться съ наружнымъ видомъ своего, посвѣжѣвшаго, послѣ сна, лица и съ эффектомъ распущенныхъ черныхъ волосъ, ниспадавшихъ по бѣлому фону капота, — лежала, полуосвѣщенная мягкимъ свѣтомъ фонарика, на убранной кровати, полузакрывъ глаза, съ томнымъ видомъ оправляющейся отъ тяжкаго недуга женщины.
Борисъ Николаевнчъ осторожно взялъ ея руку, поднесъ къ своимъ губамъ и нѣжно и продолжительно поцѣловалъ, какъ бы испрашивая этимъ поцѣлуемъ помилованіе. Варвара Александровна видимо перестала считать мужа прокаженнымъ, потому что не только не отняла руки, но даже въ отвѣтъ слабо, какъ немощная женщина, пожала руку Бориса Николаевича, печально вздохнула и, словно вспомнивъ что-то тяжелое, заплакала… Слезы тихо струились изъ ея глазъ,
