своей любви и своихъ добродѣтеляхъ, — отъ заклинаній сказать все, все, всю правду и обѣщаній простить, если онъ разлюбилъ Ваву, къ жестокимъ упрекамъ въ подломъ поведеніи, въ обманѣ и въ черной неблагодарности, — отъ злобныхъ насмѣшекъ надъ „подлой тварью“, на которую мужъ могъ промѣнять честную женщину, къ угрозамъ покончить съ собой, если онъ ей измѣнитъ…
И затѣмъ — истерика и заключительный обморокъ.
Борисъ Николаевичъ, хорошо знакомый съ драматической жилкой характера своей Вавочки, былъ тѣмъ не менѣе сильно угнетенъ и въ первую минуту считалъ себя безконечно внноватымъ, готовый каяться, что поѣхалъ на тройкѣ, да еще съ Анной Петровной. Удрученный и растерянный, онъ перенесъ Вавочку на кровать, давалъ ей нюхать соли, нашатырный спиртъ, осыпалъ ее поцѣлуями. Но такъ какъ обморокъ не проходилъ, и Вавочка лежала безъ движенія, то Ворисъ Николаевичъ, не вполнѣ знакомый съ продолжительностью и характеромъ женскихъ обмороковъ, выбѣжалъ изъ спальни и, взволиованный и испуганный, хотѣлъ было посылать за докторомъ. Но старуха няня, Авдотья Филипповна, державшая втайнѣ всегда сторону Бориса Николаевича и находившая, что онъ совсѣмъ не по мужски позволяетъ помыкать собой вмѣсто того, чтобы держать жену въ повиновеніи, — остановила его отъ напрасной траты денегъ на доктора и увѣренно объявила, что „все это“ у барыни скоро пройдетъ отъ компрессовъ. Она приложитъ ихъ сейчасъ.
— У барыни часто бываетъ эта самая „мегрень“, — дипломатически и не безъ ироніи назвала няня болѣзнь Варвары Александровны, — и, ничего себѣ, скоро проходитъ… Варвара Александровна, слава Богу, дама здоровая… Не выспались, — вотъ и мегрень. А вы напрасно не волнуйтесь, Борисъ Николанчъ… Не изъ чего… И не ухаживайте сами за барыней, лучше будетъ. Наша сестра отъ потачки только больше дурѣетъ… — конфиденціально прибавила Авдотья Филипповна. — Эка важность, что поздно вернулись… Вы посидите-ка въ кабинетѣ, пока я побуду у барыни, а Таня займетъ дѣтей, — подбадривала няня Бориса Николаевича и взглянула на него съ сочувствіемъ и въ то же время съ сожалѣніемъ, что онъ такая „тряпка“.
День прошелъ въ томительномъ безпокойствѣ. Въ квартирѣ стояла тишина, точно въ ней былъ тяжело больной. Дѣти,
