куда безъ меня не смѣли выѣзжать!“). Обращайся, какъ слѣдуетъ, не веди себя, какъ какой-нибудь безпутный мальчишка, не дѣлай жену предметомъ оскорбительныхъ сожалѣній… Оказывай хоть должное вниманіе. Она вѣдь, кажется, не требуетъ большаго, настолько она горда… Своимъ поведеніемъ онъ уничтожилъ въ ней всякое чувство, теперь она презираетъ „этого человѣка“, и еслибъ не дѣти — давно бросилабы его! Только ради нихъ она все переносила, ради нихъ питала надежду, что онъ исправится… Но больше нѣтъ надежды, нѣтъ и силъ… Вина на немъ. Ея совѣсть чиста. Она свято исполняла свой долгъ: была вѣрной, любящей женой, хорошей матерью, бережливой хозяйкой… Даже въ мысляхъ она никогда не измѣнила ему, и никто не посмѣетъ усомниться въ ея добродѣтели… Господи! Другія жены и имѣютъ романы, и кокетничаютъ до безстыдства, и разоряютъ мужей: и… ихъ любятъ, ихъ цѣнятъ, а она безупречная, честная женщина и… вотъ…
— Уѣду, уѣду! — рѣшительно проговорила вслухъ Варвара Александровна. Пусть „этотъ человѣкъ“ пропадаетъ одинъ… Мы ему не нужны!
— Чего еще ждать? И безъ того она совсѣмъ измучена… Здоровье надорвано, нервы расшатаны… Одинъ вндъ „этого человѣка“ приводитъ ее въ раздраженіе… Надо-же, наконецъ, успокоиться… Надо поберечь здоровье хотя-бы для этихъ бѣдныхъ, ни въ чемъ неповинныхъ дѣтеій… Отнынѣ она безраздѣльно будетъ принадлежать милымъ крошкамъ и жить исключительно для нихъ, а ея личная жизнь кончена… Не надо ей любви, кромѣ любви дѣтей… Впослѣдствіи они узнаютъ, какая она была страдалица, и почему должна была бросить ихъ отца… Они, конечно, не осудятъ матери…
И при мысли о бѣдныхъ дѣтяхъ — мальчикѣ и дѣвочкѣ, которые въ это время весело играли въ сосѣдней комнатѣ съ старой няней, Авдотьей Филипповной, и о томъ, какая она въ самомъ дѣлѣ страдалица, слезы заволокли глаза Варвары Александровны. Она всплакнула, горько жалѣя себя, и ей казалось, что несчастнѣе ея нѣтъ на свѣтѣ женщины и что она жертва „этого человѣка“.
