Онъ не осмѣлится разлучить дѣтей съ матерью — да и на что, по правдѣ говоря, „этому человѣку“ дѣти? — и будетъ давать на ихъ образованіе и на содержаніе — не на столько же онъ „подлъ“, чтобъ отказаться отъ священныхъ обязанностей отца, (Варвара Александровна мысленно подчеркнула слово: „священныхъ“) да, наконецъ, и судъ есть! — а сама она, конечно, ничего не возьметъ отъ „этого человѣка“, ни гроша! Она будетъ работать, не покладая рукъ. Ей обѣщали занятія на пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ, — какъ-нибудь да проживутъ. Ужъ она присмотрѣла маленькую квартирку въ три комнаты съ кухней на Петербургской сторонѣ, нарочно подальше отъ Владимірской, гдѣ онъ останется жить одинъ въ шести большихъ комнатахъ.
„Квартира-то у него по контракту. Раньше весны не сдастъ!“ — не безъ злорадства подумала Варвара Александровна. И она продолжала ходить быстрой, рѣшительной походкой взадъ и впередъ по спальнѣ, вновь перебирая въ умѣ мотивы своего безповоротнаго рѣшенія. Другого исхода нѣтъ. Долѣе терпѣть униженія и оскорбленія она не намѣрена („Благодарю покорно!“) да и не въ состояніи. Есть предѣлъ всякому терпѣнію для порядочной, уважающей себя, женщины. Довольно таки перенесла она обидъ, особенно за послѣдній годъ, все надѣясь, что „этотъ человѣкъ“ одумается и пойметъ всю гнусность своего поведенія… Но онъ и ухомъ не ведетъ… По прежнему никогда не сидитъ дома, пропадаетъ до поздней ночи и возвращается иногда навеселѣ… А въ рѣдкіе часы, когда „этотъ человѣкъ“ дома, онъ спитъ или молчитъ. Никакія объясненія съ нимъ невозможны: ни мольбы, ни слезы, ни упреки не дѣйствуютъ. Онъ безучастно слушаетъ, точно и не ему говорятъ, и упорно отмалчивается, не считая нужнымъ даже оправдываться… Съ ней оскорбительно холоденъ… почти не разговариваетъ, точно она ненавистная жена… Ну, если разлюбилъ… да и могъ ли когда-нибудь серьезно любить „этотъ человѣкъ“, готовый увлекаться каждой юбкой и бѣгать за ней, какъ… (Тутъ Варвара Алоксандровна употребила не совсѣмъ удобное въ дамскихъ устахъ сравненіе, и лицо ея выразило гадливое отвращеніе)… Ну, не люби, если ужъ ты такой подлецъ, что не цѣнишь порядочной женщины, но уважай, по крайней мѣрѣ, мать своихъ дѣтей, уважай женщину, которая отдала тебѣ свою молодость… („Тогда вы сидѣли дома и ни-
