Къ этому слѣдуетъ прибавить, по справедливости, и то обстоятельство, что бора, послѣ двухъ сутокъ бѣшенства, наконецъ стихла. Вѣдь есть же предѣлъ и человѣческой энергіи! Люди, безпрерывно работавшіе при жестокой стужѣ болѣе 47 часовъ, могли наконецъ и обезсилѣть въ борьбѣ съ ежеминутно наростающимъ льдомъ…
Продолжайся бора еще сутки, быть можетъ, не только маленькая шкуна „Смѣлая“, но и адмиральскій фрегатъ „Мидія“, погруженный отъ тяжести намерзшаго на его скулахъ (бокахъ у носа) и бушпритѣ льда до самыхъ клюзовъ, не избавился бы отъ трагической участи, постигшей несчастный тендеръ.
Когда послѣ боры солнце поднялось изъ-за горъ и освѣтило заштилѣвшій новороссійскій рейдъ, изъ всей эскадры, еще двое сутокъ тому назадъ красовавшейся во всемъ великолѣпіи лихихъ военныхъ судовъ, да еще судовъ „Лазаревскаго“ черноморскаго флота,—на рейдѣ одинъ только фрегатъ „Мидія“ могъ итти въ море. Остальные, словно раненые звѣри, безпомощно лежали у береговъ. А шкуна „Смѣлая“ безъ бушприта, безъ такелажа, точно ощипанная птица, недвижно стояла, не имѣя возможности двинуться.
Такова „бора“ на Черномъ морѣ.
