могъ совершенно безопасно подойти къ подвѣтренной сторонѣ корабля.
На бригѣ уже стали брасопить паруса. Повидимому, тамъ колебались, но не долго. Къ позору англійскаго капитана брига, колебаніе это быстро рѣшилось въ пользу безсердечія, и бригъ, спустившись по вѣтру, ушелъ, безжалостно предоставивъ погибающихъ своей участи.
Всѣми овладѣло мрачное отчаяніе. Началась настоящая агонія, безконечная и неописуемая.
Всѣ держались на возвышенныхъ мѣстахъ, но съ каждымъ часомъ силы ослабѣвали, и кучи падавшихъ увеличивались. Иззябшіе, страдавшіе отъ голода и жажды, многіе радостно отдались охватывавшему сну и засыпали на-вѣки. Мертвая и грозная тишина царила на этомъ пловучемъ уголкѣ смерти. Ютъ погрузился совсѣмъ въ воду и бывшихъ на немъ срывало за бортъ. Мачта, на которой лѣпились люди, стала качаться. На вантахъ рѣшительно не было ни одного свободнаго вершка. Ванты, подъ давленіемъ массы народа, ослабѣвали и съ нихъ люди падали… Всякій кусочекъ, бывшій надъ водой, былъ занятъ людьми. Нѣкоторые ухитрялись висѣть на веревкахъ и раскачивались по воздуху. Страдая отъ холода, многіе спускались съ вантъ и погружались въ воду, чтобы согрѣться, но назадъ на ванты возвратиться не могли. Ни просьбы, ни угрозы не помогали; мѣста ихъ уже заняты были другими. И желавшіе согрѣться гибли изнуренные въ водѣ.
Особенно мучила всѣхъ жажда, и несчастные глотали по нѣскольку капель соленой воды, но это только усиливало жажду… Многіе галлюцинировали. „Имъ,—по словамъ очевидца,—казалось, что они сидятъ на совершенно спокойныхъ мѣстахъ, имъ видѣлись сады, рощи, комнаты. Потомъ вдругъ мерещились громъ, трескъ, море, камни—они представляли себѣ начало крушенія и произносили безсвязныя слова“.
Чтобы какъ-нибудь согрѣться, головы прикрывали найденнымъ на ютѣ флагдукомъ и флагами, которые разрывали на куски. Изъ крюйселя, бизани и кливера дѣлали чалмы и всевозможныя хламиды, чтобы прикрыть иззябшее тѣло. Не гнушались и платьемъ умершихъ.
„На остаткахъ корабельнаго борта,—говоритъ „Лѣтопись“, цитируя описаніе мичмана Говорова,—отъ лѣвой крамболы до колокола, то-есть на протяженіи не болѣе двухъ саженъ,
