Цѣлый день Вася находился въ возбужденномъ состояніи, озабоченный предстоявшимъ предпріятіемъ. Увлеченный этими мыслями, онъ даже ни разу не подумалъ о томъ, что грозитъ ему, если отецъ какъ-нибудь узнаетъ объ его поступкѣ. Планъ похищенія нянина платья и молотка, который онъ еще вчера видѣлъ въ комнатѣ, поглотилъ его всего, и онъ уже сдѣлалъ днемъ рекогносцировку въ нянину комнату, увидѣлъ, гдѣ лежитъ молотокъ, и намѣтилъ платье, висѣвшее на гвоздѣ. День этотъ тянулся для него невыносимо долго. Онъ то и дѣло выбѣгалъ въ садъ, озабоченно ходилъ по аллеямъ и часто подбѣгалъ къ Максиму, когда видѣлъ его одного. Подбѣгалъ и перекидывался таинственными словами.
— Прощай, голубчикъ Максимъ… Можетъ быть, завтра ужъ ты будешь далеко!—проговорилъ онъ со слезами на глазахъ передъ тѣмъ, какъ арестанты собирались уходить изъ сада.
— Прощайте, панычъ!—шепнулъ арестантъ, взглядывая на мальчика взглядомъ, полнымъ неописуемой благодарности.
Арестанты выстроились и ушли, позвякивая кандалами. Вася долго еще провожалъ ихъ глазами.
По счастью никто изъ домашнихъ не обратилъ вниманія на взволнованный видъ мальчика. Правда, за обѣдомъ отецъ два раза бросилъ на него взглядъ, отъ котораго Вася замеръ отъ страха. Ему показалось, что отецъ прочелъ въ душѣ его намѣренія и вотъ сейчасъ крикнетъ ему: „Я все знаю, негодный мальчишка!“
Но вмѣсто этого отецъ только спросилъ:
— Отчего не ѣшь?
— Я ѣмъ, папенька.
— Мало. Надо ѣсть за обѣдомъ!—крикнулъ онъ.
И Вася, не чувствовавшій ни малѣйшаго аппетита, усердно набивалъ себѣ ротъ, втайнѣ обрадованный, что отецъ ни о чемъ не догадывается.
Къ вечеру молотокъ уже лежалъ подъ кроватью Васи. Пошелъ онъ въ этотъ день спать ранѣе обыкновеннаго, хотя за чайнымъ столомъ и сидѣли гости и разсказывали интересныя вещи.
