свидѣтельствовали, что и этимъ страшнымъ людямъ не чужды проявленія добрыхъ чувствъ.
Для разрѣшенія своихъ сомнѣній, Вася вскорѣ обратился къ старому денщику-матросу, Кириллѣ, бывшему у нихъ въ домѣ однимъ изъ лакеевъ, съ вопросомъ: правда ли, что арестанты уносятъ мальчиковъ и потомъ ѣдятъ ихъ?
Вмѣсто отвѣта, Кирилла, человѣкъ вообще солидный, серьезный и даже нѣсколько мрачный, такъ громко разсмѣялся, открывая свои большой ротъ, что Вася даже нѣсколько сконфузился, сообразивши, что попалъ въ просакъ, предложивши, видимо нелѣпый вопросъ.
— Кто это вамъ сказалъ, барчукъ?—спросилъ, наконецъ, Кирилла со смѣхомъ.
— Няня.
— Набрехала она вамъ, Василій Лександрычъ, въ родѣ хавроньи, а вы взяли да и повѣрили! Слыханное ли это дѣло, чтобы, съ позволенія сказать, ѣли человѣковъ? Во всемъ крещеномъ свѣтѣ нѣтъ такого положенія, хоть кого вгодно спросите. Есть, правда, одинъ такой островъ, далеко отсюда, за окіянами, гдѣ вовсе дикіе люди живутъ, похожіе на, обезьяновъ, такъ тѣ взаправду жрутъ, черти, человѣчье мясо. Мнѣ одинъ матросъ сказывалъ, что ходилъ на дальнюю[1] и вездѣ побывалъ. Жрутъ, говоритъ, и крысу, и всякую насѣкомую, и змѣю, и человѣка, ежели чужой къ имъ попадется. Но окромя этого самаго острова нигдѣ этимъ не занимаются, чтобы мальчиковъ ѣсть. А русскій человѣкъ и подавно на это не согласится. Это васъ нянька нарочно пужала. Извѣстно—баба! Не понимаетъ, дурья башка, что брешетъ дитѣ!—пренебрежительнымъ тономъ прибавилъ Кирилла.
— Да я и не повѣрилъ нянѣ. Я самъ знаю, что людей не ѣдятъ!—оправдывался, задѣтый за живое, самолюбивый мальчикъ.
— Я такъ только спросилъ. И я знаю, что арестанты вовсе не страшные!—прибавилъ Вася не вполнѣ однако увѣреннымъ тономъ, втайнѣ желая получить на этотъ счетъ разъясненія такого знающаго человѣка, какимъ онъ считалъ Кириллу.
— Съ чего имъ быть страшными? Такіе же люди, какъ и всѣ мы. Только незадачливые, значитъ, несчастные люди—вотъ и все.
- ↑ Такъ матросы называютъ кругосвѣтное плаваніе.
