Въ началѣ восьмого часа этого веселаго, свѣтлаго утра, въ дѣтской большого казеннаго дома командира порта и севастопольскаго военнаго губернатора худенькій мальчикъ, лѣтъ восьми или девяти, съ необыкновенно подвижнымъ лицомъ и бойкими карими глазами, торопливо оканчивалъ свой туалетъ при помощи старой няни Агаѳьи.
— Да ну же скорѣй, няня! Ты всегда копаешься!—нетерпѣливо и властно говорилъ мальчикъ въ то время, какъ низенькая и коренастая Агаѳья расчесывала, не спѣша, его кудрявые, непокорные, густые каштановые волосы.
— Ишь, вѣдь, попрыгунъ!.. Ни минуты не постоитъ смирно. Всегда торопится точно на пожаръ,—ворчала няня, любовно посматривая въ то же время на своего любимца.—Да не вертись же, говорятъ. Такъ тебя и не причесать. Будешь нечесаный, какъ уличный мальчишка.
Но мальчикъ, видимо не особенно тронутый такими замѣчаніями и испытывавший неодолимую тоску отъ долгаго чесанія, кагда солнце такъ весело играетъ въ комнатѣ и въ растворенное окно врывается струя свѣжаго воздуха вмѣстѣ съ ароматомъ цвѣтовъ сада, уже выдернулъ не вполнѣ причесанную кудрявую голову изъ рукъ няни и, улыбающійся, жизнерадостный и веселый, сталъ быстро надѣвать курточку.
— Дай хоть пригладить вихры, Васенька.
— И такъ хорошо, няня.
— Нечего сказать: хорошо!.. Адмиральскій сынъ, и торчатъ вихры. Не бойсь, папенька замѣтитъ—не похвалитъ.
Вася уже не слыхалъ послѣднихъ словъ няни Агаѳьи, которую любилъ и не ставилъ ни въ грошъ, зная, что она вполнѣ въ его рукахъ и исполнитъ всѣ его прихоти. Онъ выскочилъ изъ дѣтской, на ходу застегивая курточку и, пробѣжавъ анфиладу комнатъ, остановился у запертыхъ дверей кабинета.
Веселое лицо мальчика тотчасъ же приняло тревожное выраженіе. Онъ нѣсколько секундъ простоялъ у дверей, не рѣшаясь войти, и въ головѣ его пробѣжала обычная мысль о томъ, что ходить каждое утро къ отцу для того, чтобъ пожелать ему добраго утра—весьма непріятная обязанность, безъ которой можно бы и обойтись.
