втайнѣ подсмѣивалась надо мной и даже пробовала кокетничать… Всего было!.. Черезъ четыре мѣсяца она родила дѣвочку, мы оставили ее за границей, у одной нѣмки на воспитаніе, и вернулись въ Россію. Лѣтомъ я ушелъ въ кругосвѣтное плаваніе и… оттуда, по просьбѣ жены, прислалъ обставленное по формѣ лжесвидѣтельство… Спасибо, консулъ помогъ… Когда я возвратился, она была уже замужемъ за блестящимъ сановникомъ и—каюсь—я нарочно ходилъ около ея дома, чтобъ взглянуть на нее хоть издали. Я тогда все еще любилъ ее, не смотря на то, что она исковеркала мнѣ жизнь, оставивъ на вѣкъ бездомнымъ бобылемъ… Да… Но я не раскаиваюсь, что поступилъ такъ, а не иначе. Не женись тогда я на ней, что бы съ ней было? Совсѣмъ бы пропала женщина… Отецъ-бы выгналъ ее на улицу! А теперь она важная и вліятельная дама… Патронесса разныхъ благотворительныхъ обществъ!—грустно усмѣхаясь, заключилъ Матвѣй Ивановичъ.
— А что сталось съ ея дочерью?—спросилъ я.—Она взяла ее къ себѣ?
— Я выписалъ ее сюда, помѣстилъ въ гимназію, а теперь она на курсахъ…
— Такъ эта „племянница“ она?
— Она,—смущенно подтвердилъ Матвѣй Ивановичъ.
— И не знаетъ матери?
— Не знаетъ… Да и мать, я думаю, очень рада, что объ ея прошломъ грѣхѣ ни слуху, ни духу… А можетъ быть, я и ошибаюсь… Можетъ быть, она и скорбитъ въ душѣ… Кто знаетъ? Человѣкъ, батенька, очень сложный инструментъ… Ну, что, не надоѣлъ я вамъ своею исповѣдью… нѣтъ? И вы, не смѣетесь надъ моимъ крушеніемъ, а?..
Смѣяться!? Напротивъ, я ушелъ отъ Матвѣя Ивановича въ эту позднюю ночь еще болѣе влюбленный въ этого славнаго старика.
