какія тамъ „штурмы“ бываютъ!—прибавилъ Егорычъ, ходившій уже во второй разъ въ дальнее плаваніе.
— Страшно?—съ наивнымъ простодушіемъ спросилъ молодой матросикъ.
— Всего увидишь. А что страшно, такъ не надо бояться, и не будетъ страшно. Бойся, не бойся, а все равно никуда не уйдешь съ „конверта“. Кругомъ вода!—промолвилъ Егорычъ съ улыбкой, указывая своей шершавой, просмоленной, жилистой рукой на океанъ.
— Ддда, отсюда не убѣжишь, братъ!—разсмѣялся одинъ изъ присутствующихъ.
— Къ акуламъ, развѣ… Живо сожретъ, подлая. Давѣ утромъ шнырила, шельма, около борта… Страсть какая большая.
— А ходили мы тогда, братцы,—продолжалъ Егорычъ, обращаясь ко всѣмъ,—на клиперѣ „Голубчикѣ", слыхали про „Голубчика“? Такъ какъ зашли мы въ Индѣйскій окіянъ, этакъ денъ черезъ пять, насъ прихватила штурма, а опосля ураганъ, и думали: всѣмъ намъ шабашъ, придется Господу Богу отдавать душу… Ужъ чистыя рубахи собирались одѣвать, чтобы на тотъ свѣтъ, значитъ, какъ слѣдоваетъ явиться. Однако, Господь вызволилъ… Одинъ только марсовой утонулъ—царство ему небесное! Ну, да и капитанъ у насъ былъ отчаянный—можетъ, слыхали Алексѣя Алексѣевича Ящурова, въ адмиралы теперь вышелъ? Форменный, прямо сказать, былъ капитанъ. И дѣло свое зналъ, и съ матросомъ былъ доберъ на рѣдкость, въ родѣ нашего командира. Одно слово—душевный человѣкъ… Видно Господь насъ тогда пожалѣлъ за евойную доброту къ матросамъ… А то совсѣмъ собрались, было, тонуть, братцы… Даже и капитанъ нашъ, ужъ на что безстрашный, и тотъ призадумался…
Егорычъ замолчалъ и, выбивъ золу изъ трубки, сунулъ ее въ карманъ штановъ и хотѣлъ уходить, какъ нѣсколько голосовъ остановили его:
— Да ты куда, Егорычъ?… Ты сказывай, какъ, молъ, вы штурмовали…
— Объясни толкомъ, какъ это васъ Богъ спасъ, а то раззадорилъ только.
Но особенно, повидимому, былъ заинтересованъ молодой матросикъ. Взволнованнымъ голосомъ, въ которомъ слышались молящія нотки, онъ проговорилъ:
