— Есть! Смотримъ!—тотчасъ же отвѣчали два голоса съ бака.
Лучицкій усталъ и отъ ходьбы, и отъ мечтаній—нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, мечтать безъ конца, хотя бы и объ избранницѣ сердца, и въ чудную тропическую ночь, и даже мичману. Къ концу вахты мечтательное настроеніе прошло, смѣнившись сильнымъ влеченіемъ къ койкѣ. Растянуться бы, да и заснуть! А эта послѣдняя склянка передъ смѣной, казалось, тянется дьявольски долго (всѣмъ, стоящимъ на ночныхъ вахтахъ, обязательно такъ кажется).
Молодой мичманъ потянулся, сладко зѣвнулъ, вспомнилъ, что на вахтѣ офицеру заснуть—преступленіе и, чтобы прогнать сонъ, сталъ снова думать о Леночкѣ: старался представить себѣ ея граціозную, стройную фигурку, ея необыкновенно привлекательную улыбку, открывающую рядъ маленькихъ, ровныхъ, жемчужныхъ зубовъ, старался вспомнить ея голосъ, ея рѣчи, но, странное дѣло—всѣ эти мысли какъ-то путались въ его головѣ, обрывались, мѣшались съ другими, и образъ прелестной Леночки совершенно неожиданно явился съ рыжими усами и рыжими бакенбардами въ видѣ котлетъ, поразительно напоминавшій далеко не прелестное лицо начальника 1 вахты, лейтенанта Максима Петровича Невзорова, который долженъ былъ вступить на вахту съ полуночи до четырехъ часовъ утра, смѣнивъ Лучицкаго. Паруса вдругъ куда-то исчезли изъ глазъ и вмѣсто океана онъ увидѣлъ какую-то освѣщенную залу, гдѣ полъ не качается подъ ногами, и всѣ ходятъ, не разставляя ногъ колесомъ… И тутъ же Максимъ Петровичъ и съ нимъ какая-то дама, и… Мичманъ очнулся, задремавши, стоя, минуту, другую… Фу, чертъ возьми! Хорошо, что никто не видалъ, что онъ, считавшійся исправнымъ офицеромъ, вдругъ задремалъ на вахтѣ.
А эта тихая, нѣжная ночь такъ и вѣетъ сномъ, и не хочется разстаться съ поручнями, на которыя такъ пріятно облокотиться и, надвинувъ на глаза фуражку, подремать еще минуточку, одну минуточку. Ахъ, какъ хочется спать въ эти послѣдніе четверть часа передъ смѣной. Чего бы только ни отдалъ мичманъ за возможность немедленно раздѣться и юркнуть въ койку!.. Покопайся онъ въ своей совѣсти, то, пожалуй, готовъ былъ бы въ эту критическую минуту отказаться и отъ Леночки, представь ему на выборъ: бодрствовать, или спать.
