облизываетъ ихъ и словно шепчетъ морякамъ, что въ этихъ широтахъ онъ не коваренъ и его нечего бояться. Широкая серебристая лента, сверкая фосфорическимъ блескомъ, стелется за кормой, выдѣляясь среди чернѣющаго океана, и исчезаетъ вдали потеряннымъ слѣдомъ.
А что за дивная тропическая ночь на этомъ океанскомъ просторѣ, съ миріадами звѣздъ и звѣздочекъ, то ярко и весело, то задумчиво и томно мигающихъ съ высоты темнаго, словно бархатнаго, купола!
Послѣ дневного зноя, мало умѣряемаго пассатнымъ вѣтромъ, съ ослѣпительно-жгучимъ солнцемъ, висящимъ въ безоблачной бирюзовой выси раскаленно-золотистымъ ядромъ, необыкновенно легко и привольно дышится въ эти ласковыя, волшебныя тропическія ночи, быстро, почти безъ сумерекъ, наступающія вслѣдъ за закатомъ солнца, и вѣющія нѣжной прохладой. Полной грудью жадно глотаешь освѣжающій, насыщенный озономъ, морской воздухъ и всѣмъ существомъ ощущаешь прелесть этой ночи, испытывая какую-то приподнятость настроенія и безотчетный восторгъ.
Глядя на этотъ таинственно-дремлющій океанъ, на это, сверкающее брилльянтами, небо, прислушиваясь къ тихому рокоту волнъ, точно освобождаешься отъ обыденной пошлости. Думы становятся возвышеннѣй и смѣлѣй, и грезы, неопредѣленныя и безпредѣльныя, какъ океанская даль уносятъ куда-то далеко, далеко…
До полуночи оставалась стклянка (полчаса).
Въ этотъ часъ почти всѣ спятъ на нашемъ пловучемъ островкѣ, оторванномъ отъ родины, далекомъ отъ близкихъ, отъ милыхъ, и спятъ на верху, на палубѣ, такъ какъ внизу душно и жарко.
Не спитъ только вахтенный офицеръ, молодой мичманъ Лучицкій, шагающій, весь въ бѣломъ, взадъ и впередъ по мостику и отрывающійся отъ мечтатѣльныхъ думъ и воспоминаній, чтобъ зорко оглядѣть горизонтъ и время отъ времени крикнуть вполголоса часовымъ на бакѣ: „Впередъ смотрѣть!“
Не спитъ, конечно, и вахтенное отдѣленіе матросовъ.
Примостившись поудобнѣе небольшими кучками у мачтъ или у пушекъ, они тихо, словно бы боясь нарушить тишину волшебной ночи, „лясничаютъ“ между собой про „свои мѣста“, которыя такъ далеко отсюда, про Кронштадтъ, про
