Это замѣчаніе, видимо, очень кольнуло Лучкина, и онъ отвѣтилъ:
— Можетъ, изъ-за Максимки и я вовсе тверезый вернусь!
Хотя Лучкинъ и вернулся съ берега мертвецки пьянымъ, но, къ общему удивленію, въ полномъ одѣяніи. Какъ потомъ оказалось, случилось это, благодаря Максимкѣ, такъ какъ онъ, замѣтивъ, что его другъ черезчуръ пьетъ, немедленно побѣжалъ въ сосѣдній кабакъ за русскими матросами, и они унесли Лучкина на пристань и положили въ шлюпку, гдѣ около него безотлучно находился Максимка.
Лучкинъ едва вязалъ языкомъ и все повторялъ:
— Гдѣ Максимка? Подайте мнѣ Максимку… Я его, братцы, не пропилъ, Максимку… Онъ мнѣ первый другъ… Гдѣ Максимка?
И когда Максимка подошелъ къ Лучкину, тотъ тотчасъ же успокоился и скоро заснулъ.
Черезъ недѣлю „Забіяка“ ушелъ съ мыса Доброй Надежды, и вскорѣ послѣ выхода Максимка былъ не безъ торжественности окрещенъ и вторично названъ Максимкой. Фамилію ему дали по имени клипера „Забіякинъ“.
Черезъ три года Максимка вернулся на „Забіякѣ“ въ Кронштадтъ четырнадцатилѣтнимъ подросткомъ, умѣвшимъ отлично читать и писать по-русски, благодаря мичману „Петенькѣ“, который занимался съ нимъ.
Капитанъ позаботился о немъ и опредѣлилъ его въ школу фельдшерскихъ учениковъ, а вышедшій въ отставку Лучкинъ остался въ Кронштадтѣ, чтобы быть около своего любимца, которому онъ отдалъ всю привязанность своего сердца и ради котораго уже теперь не пропивалъ вещей, а пилъ „съ разсудкомъ“.
