И вовсе онъ пропасть тамъ можетъ, Егорычъ… Жаль мальчонку… Хорошій онъ вѣдь, исправный мальчонка.
— Что-жъ, я доложу… Максимка мальчишка аккуратный. Только, какъ капитанъ… Согласится ли арапскаго званія негру оставить на россійскомъ кораблѣ… Какъ бы не было въ этомъ загвоздки…
— Никакой не будетъ загвоздки, Егорычъ. Мы Максимку изъ арапскаго званія выведемъ.
— Какъ такъ?
— Окрестимъ въ русскую вѣру, Егорычъ, и будетъ онъ, значитъ, русскаго званія арапъ.
Эта мысль понравилась Егорычу, и онъ обѣщалъ немедленно доложить старшему офицеру.
Старшій офицеръ выслушалъ докладъ боцмана и замѣтилъ:
— Это, видно, Лучкинъ хлопочетъ?
— Вся команда тоже проситъ за арапчонка, ваше благородіе… А то куда его бросить? Жалѣютъ… А онъ бы у насъ замѣсто юнги былъ, ваше благородіе! Арапчонокъ исправный, осмѣлюсь доложить. И ежели его окрестить, вовсе душу, значитъ, можно спасти…
Старшій офицеръ обѣщалъ доложить капитану.
Къ подъему флага вышелъ на верхъ капитанъ. Когда старшій офицеръ передалъ ему просьбу команды, капитанъ сперва было отвѣчалъ отказомъ. Но, вспомнивъ вѣроятно своихъ дѣтей, точасъ же перемѣнилъ рѣшеніе и сказалъ:
— Что-жъ, пусть остается. Сдѣлаемъ его юнгой… А вернется въ Кронштадтъ съ нами… что-нибудь для него сдѣлаемъ… Въ самомъ дѣлѣ, за что его бросать, тѣмъ болѣе, что онъ самъ этого не хочетъ!.. Да пусть Лучкинъ остается при немъ дядькой… Пьяница отчаяный этотъ Лучкинъ, а подите… эта привязанность къ мальчику… Мнѣ докторъ говорилъ, какъ онъ одѣлъ негра…
Когда на бакѣ было получено разрѣшеніе оставить Максимку, всѣ матросы чрезвычайно обрадовались. Но больше всѣхъ, конечно, радовались Лучкинъ и Максимка.
Въ часъ дня клиперъ бросилъ якорь на Каптаунскомъ рейдѣ, и на другой день первая вахта была отпущена на берегъ. Собрался ѣхать и Лучкинъ съ Максимкой.
— А ты смотри, Лучкинъ, не пропей Максимки-то!—смѣясь замѣтилъ Егорычъ.
