На другой день мальчикъ негръ хотя и былъ очень слабъ, но настолько оправился послѣ нервнаго потрясенія, что докторъ, добродушный пожилой толстякъ, радостно улыбаясь своею широкою улыбкой, потрепалъ ласково мальчика по щекѣ и далъ ему цѣлую чашку бульона, наблюдая съ какою жадностью глоталъ онъ жидкость и какъ потомъ благодарно взглянулъ своими большими черными, выпуклыми глазами, зрачки которыхъ блестѣли среди бѣлковъ.
Послѣ этого докторъ захотѣлъ узнать, какъ мальчикъ очутился въ океанѣ и сколько времени онъ голодалъ, но разговоръ съ паціентомъ оказался рѣшительно невозможнымъ, несмотря даже на выразительныя пантомимы доктора. Хотя маленькій негръ, повидимому, былъ сильнѣе доктора въ англійскомъ языкѣ, но такъ же какъ и почтенный докторъ безбожно коверкалъ нѣсколько десятковъ англійскихъ словъ, которыя были въ его распоряженіи.
Они другъ друга не понимали.
Тогда докторъ послалъ фельдшера за юнымъ мичманомъ, котораго всѣ въ каютъ-компаніи звали „Петенькой“.
— Вы, Петенька, отлично говорите по-англійски, поговорите-ка съ нимъ, а у меня что-то не выходитъ!—смѣясь, проговорилъ докторъ.—Да скажите ему, что дня черезъ три я его выпущу изъ лазарета!—прибавилъ докторъ.
Юный мичманъ, присѣвъ около койки, началъ свой допросъ, стараясь говорить короткія фразы тихо и раздѣльно, и маленькій негръ, видимо, понималъ если не все, о чемъ спрашивалъ мичманъ, то во всякомъ случаѣ кое-что, и спѣшилъ отвѣчать рядомъ словъ, не заботясь объ ихъ связи, но зато подкрѣпляя ихъ выразительными пантомимами.
Послѣ довольно продолжительнаго и труднаго разговора съ мальчикомъ-негромъ, мичманъ разсказалъ въ каютъ-компаніи болѣе или менѣе вѣрную въ общихъ чертахъ исторію мальчика, основанную на его отвѣтахъ и мимическихъ движеніяхъ.
Мальчикъ былъ на американскомъ бригѣ „Бетси“ и принадлежалъ капитану (большому мерзавцу,—вставилъ мичманъ),
