Вдругъ по палубѣ пронесся неестественно-громкій и тревожный окрикъ часового, который, сидя на носу судна смотрѣлъ впередъ:
— Человѣкъ въ морѣ!
Матросы кинули мгновенно работы и, удивленные и взволнованные, бросились на бакъ и устремили глаза на океанъ.
— Гдѣ онъ, гдѣ?—спрашивали со всѣхъ сторонъ часового, молодого бѣлобрысаго матроса, лицо котораго вдругъ побѣлѣло какъ полотно.
— Вонъ,—указывалъ дрогнувшей рукой матросъ… Теперь скрылся. А я сейчасъ видѣлъ, братцы… На мачтѣ держался… привязанъ что ли—возбужденно говорилъ матросъ, напрасно стараясь отыскать глазами человѣка, котораго только что видѣлъ.
Вахтенный лейтенантъ вздрогнулъ отъ окрика часового и впился глазами въ бинокль, наводя его въ пространство передъ клиперомъ.
Сигнальщикъ смотрѣлъ туда же въ подзорную трубу.
— Видишь?—спросилъ молодой лейтенантъ…
— Вижу, ваше благородіе… Лѣвѣе извольте взять…
Но въ это мгновеніе и офицеръ увидѣлъ среди волнъ обломокъ мачты и на ней человѣческую фигуру.
И взвизгивающимъ дрожащимъ голосомъ, торопливымъ и нервнымъ, онъ крикнулъ во всю силу своихъ здоровыхъ легкихъ:
— Свистать всѣхъ на верхъ! Гротъ и фокъ на гитовы! Баркасъ къ спуску!
И, обращаясь къ сигнальщику, возбужденно прибавилъ:
— Не теряй изъ глазъ человѣка!
— Пошелъ всѣ наверхъ!—рявкнулъ сипловатымъ баскомъ боцманъ, послѣ свистка въ дудку.
Словно бѣшеные, матросы бросились къ своимъ мѣстамъ.
Капитанъ и старшій офицеръ уже вбѣгали на мостикъ. Полусонные, заспанные офицеры, надѣвая на ходу кителя, поднимались по трапу на палубу.
Старшій офицеръ принялъ команду, какъ всегда бываетъ при авралѣ, и какъ только раздались его громкія, отрыви-
