допуститъ высадки. Однако, допустилъ. Войска, говоритъ, мало нашего. И въ первомъ же сраженіи нашихъ вовсе одолѣли… Побѣжали солдатики кто куда… Сказывали потомъ: у тѣхъ стуцера, а у насъ, молъ, ружьишки плохонькія—не берутъ. Онъ издалече бьетъ, а ты стой на разстрѣлѣ. И опять же: начальство вовсе безтолковое было… Генералы всѣ врозь. Никто никого не слухаетъ. Совсѣмъ дѣло плохо… Пошли, значитъ, французы съ англичанами на Севастополь… А Меньшиковъ тѣмъ временемъ съ войсками ушелъ… „Пропадай, молъ, Севастополь, а я не виноватъ. Зачѣмъ мнѣ подмоги не посылаютъ; я, говоритъ, давно просилъ. И генераловъ умныхъ просилъ, а мнѣ однихъ, говоритъ, глупыхъ генераловъ прислали. Безъ войска да безъ генераловъ я, говоритъ, отражаться не могу“. И просилъ онъ, сказывали тогда, Императора: „Ослобоните, Ваше Императорское Величество, а то на побѣду я не обнадеженъ!“ Однако Императоръ разсердился. „Врешь, Меньшиковъ… Армія моя первая на всемъ свѣтѣ, и ты мнѣ долженъ французовъ всѣхъ выгнать. А то смотри!“—Такъ Меньшиковъ и остался,—ничего не подѣлаешь противъ царскаго повелѣнія. А былъ этотъ самый Меньшиковъ съ большимъ разсудкомъ старикъ, но только не для войны, а по другимъ дѣламъ… И вѣры въ емъ въ войско не было… И генераловъ не уважалъ… И его никто при войскѣ не видалъ. Какъ увидали Нахимовъ да Корниловъ, чего набѣдокурилъ Меньшиковъ, поняли, что одна надежда на матросиковъ… „Вызволяй, молъ, братцы!.. Не отдадимъ Севастополя!!“… И сейчасъ же это стали возить пушки съ кораблей на бакстіоны, да строить новыя батареи на сухомъ пути. Дни и ночи работали. И всѣхъ, значитъ, арестантовъ выпустили—работай и вы, молъ, вмѣстѣ съ прочими и зато вамъ будетъ прощеніе. И бабы, и дѣвки, матросскія женки да дочери тогда старались вмѣстѣ со всѣми,—помогали, всѣмъ жалко было Севастополя. Черезъ дня два всѣхъ насъ росписали по бакстіонамъ, а за лишнимъ дали ружья и замѣсто войска назначили. Ждемъ мы такимъ родомъ непріятеля… А Корниловъ-адмиралъ объѣзжалъ, значитъ, по всѣмъ батареямъ, да по городу и обнадеживаетъ: „Всѣ, говоритъ, лучше помремъ, а безъ бою не отдадимъ Севастополя!“ Только онъ да Нахимовъ въ тѣ поры и распоряжались, а остальныхъ адмираловъ да генераловъ что-то не видно было. Сказывали, быдто вовсе пали духомъ: растерялись, значитъ. Городъ, молъ, беззащитенъ.
