по реѣ въ родѣ быдто оголтѣлой собаки, какъ скомандуютъ паруса крѣпить или рифы брать. Долго ли при такой оголтѣлости сорваться.
— И срывались?
— А то какъ же! Срывались и на смерть расшибались о палубу, а то въ море падали… Каждое лѣто такія дѣла случались у Сбойникова. Онъ вѣдь, анаѳема, за каждый секундъ промедленія поролъ. Такъ, небось, каждый марсовой изо всей силы рвался, въ бѣшенство, можно сказать, входилъ… Не о томъ думалъ, что упадетъ, а какъ бы ему шкуру не спустилъ Сбойниковъ. Всякій, значитъ, его опасался. Онъ неисправки никогда не прощалъ. Что другое,—пьянство или какую шкоду на берегу проститъ, а неисправку по флотской части,—ни Боже, ни! По самой этой причинѣ и старались.
— Не всѣ же такіе были, какъ Сбойниковъ.
— Кто говоритъ… Этотъ былъ по жестокости первымъ во флотѣ, не даромъ ему и прозвище дали „генералъ-арестанта“,—но только, вашескобродіе, на всѣхъ судахъ безъ порки да безъ бою не выучивали. Такое, значитъ, было положеніе до войны… Ну, а послѣ, когда императоръ узналъ, какъ матросики Севастополь отстаивали, другое положеніе опредѣлилъ… Теперь, сказываютъ, на флотѣ такого боя нѣтъ… Правда это, вашескобродіе?
— Правда, Кириллычъ,—отвѣчалъ я.
— То-то одинъ унтерцеръ мнѣ въ Севастополѣ сказывалъ, что нѣтъ, и легче, молъ, служить. И корабли пошли другого фасона. Безъ мачтъ, а то и есть мачты, такъ только для виду: ни рей на ихъ, ни парусовъ… Такъ все паромъ ходятъ. Небось, матросу теперь и упасть-то не откудова… Ходи себѣ по палубѣ… Но только, вашескобродіе, неказисты эти нонѣшніе корабли… Видѣлъ я ихъ въ Севастополѣ…
— Не понравились?
— Вовсе дрянь противъ прежнихъ!—промолвилъ Кириллычъ тономъ полнѣйшаго презрѣнія.—Положимъ, теперь на ихъ опаски меньше, а я такъ полагаю, что безъ опаски какой и матросъ!.. Теперь онъ вродѣ солдата, значитъ… только такъ зря матросомъ называется… А въ старину мы настоящіе матросы были. Бывало, бѣжишь по реѣ, и вовсе забываешь, что упасть можешь. Такимъ родомъ и я чуть не убился, вашескобродіе…
