подъ судъ… Пусть, говоритъ, начальство разбираетъ!“.. Нагнавши это страху на офицеровъ, онъ маршъ въ каюту, а на другое утро ученье, а самъ со склянкой стоить, минуты значитъ отсчитываетъ… И ежели на какой секундъ заминка съ парусами-ли, по антиллерійскому-ли ученію, по пожарной-ли тревогѣ,—бывало, человѣкъ пятьдесятъ пошлетъ на бакъ… И слово свое держалъ, меньше трехсотъ не приказывалъ… И такъ, вашескобродіе, каждый день терзалъ людей… Смотришь, бывало, какъ полосуютъ нашего брата безо всякой жалости, такъ ровно въ глазахъ мутится. Такъ бы, кажется, и задушилъ этого дьявола… И былъ одинъ такой матросикъ, что не стерпѣлъ… Кинулся на его съ ножомъ…
— Что-жъ онъ?
— Отстранился во-время… Догадался, значитъ, по глазамъ…
— Что же было матросу?
— А такое онъ объявилъ ему рѣшеніе: „Хочешь ты, говоритъ, помереть или мало, мало иттить въ вѣчную каторгу, такъ я тебя, такого сякого, сей секундъ отошлю на берегъ и отдамъ подъ судъ, а не хочешь, такъ получи пятьсотъ линьковъ, и ничего, молъ, я не видалъ… Подумай, говоритъ, пять минутъ и опосля приходи ко мнѣ.—Помирать тебѣ, говоритъ, дураку, рано, въ каторгѣ, братецъ, сгніешь, а шкура заживетъ“… Это онъ ему въ догонку.
— Ну, и что же выбралъ матросъ?
— Сталъ подъ линьки. Выдержалъ. А потомъ этого-же самаго матроса—какъ бы вы думали, вашескобродіе?—Сбойниковъ въ унтерцеры произвелъ… И все отъ начальства тогда скрылъ и строго-на-строго приказалъ ничего не болтать… Тоже по своему пожалѣлъ… Не хотѣлъ загубить человѣка, и ножъ этотъ самый простилъ… Вотъ и поди жъ ты. Звѣрь, звѣрь, а тутъ поступилъ правильно… И то надо сказать. Тиранить онъ тиранилъ, а на счетъ пищи первый командиръ былъ! У него ни левизоръ, ни баталеръ не смѣли, значитъ, обидѣть матроса. Ни Боже-ни! Тутъ бы онъ не пожалѣлъ… И насчетъ обмундировки, чтобы все матросъ получалъ по положенію… А на вино, ежели работали хорошо, такъ своихъ денегъ сколько тратилъ. Всей командѣ, бывало, отъ себя жаловалъ за каждый день… Небось, денегъ стоитъ… Совсѣмъ чудной былъ. А непреклонности своей не смирялъ… Даже и когда французъ пришелъ, и многіе офицеры притих-
