насъ быдто страхъ пропадалъ. Управится, молъ, анаѳема! И, вѣдь, точно управился, вашескобродіе, даромъ, что и мачту потеряли, и ураганъ былъ, не приведи Богъ! Чуть бы командиръ растерялся, быть всѣмъ на днѣ. На третьи сутки полегчало. Поставили мы форъ-марсель въ четыре рифа и курцъ взяли на Цейлонъ-островъ. А Шлига осмотрѣлъ клиперъ, приказалъ, что поломано, починить и ушелъ спать. Спалъ онъ цѣлыя сутки, а когда вышелъ наверхъ, то, вмѣсто добраго слова за то, что во время штурмы всѣ старались, онъ плотниковъ въ кровь разбилъ… Плохо, молъ, починка идетъ! Да и боцманамъ попало… Онъ этимъ не стѣснялся… Всѣхъ равнялъ и боцманамъ чистилъ зубы, какъ и другимъ прочимъ… Это замѣсто молебна-то! Думали, велитъ честь-честью молебенъ благодарственный отслужить батюшкѣ, а онъ свой молебенъ отслужилъ, Шлига-то!.. Дёнъ черезъ десять добрались мы до Цейлонъ-острова, справили тамъ новую гротъ-мачту, вооружили ее, какъ слѣдоваетъ, и айда дальше… Онъ не любилъ застаиваться въ портахъ и самъ рѣдко съѣзжалъ на берегъ… Все бывало сидитъ одинъ, какъ перстъ, въ своей каютѣ и все письма пишетъ своей бароншѣ.
— Женѣ?
— Никакъ нѣтъ, вашескобродіе, невѣстѣ. Была у его, значитъ, оставлена въ Рассеѣ, подъ Ревелемъ, невѣста. Жениться хотѣлъ по возвращеніи. Какъ уходили мы изъ Кронштадта, она со своею маменькой пріѣзжала къ нему прощаться. Такая высокая, статная и пригожая. Лицомъ чистая, бѣлая и лѣтъ эдакъ двадцати. Сказывали, тоже изъ нѣмокъ и тоже баронскаго званія. И они все по-нѣмецки говорили, а когда прощались, она очень плакала, и онъ заскучимши былъ. И, надо полагать, очень обожалъ свою нѣмку. Акимка сказывалъ, что патреты этой самой баронши по всѣмъ мѣстамъ были въ капитанской каютѣ: и надъ койкой, и по переборкамъ, и на письменномъ столѣ, и такъ, въ патретной книгѣ. И Шлига часто на ихъ смотрѣлъ. Стоитъ и любуется, и въ тое время самъ онъ, сказывалъ Акимка, добрѣе становился, не глядѣлъ звѣремъ, какъ наверху. А какъ придемъ въ портъ, и концырь письма привезетъ, такъ Шлига и вовсе обрадуется,—запрется у себя въ каютѣ и читаетъ, да по нѣсколько разъ сызнова, не начитается, что ему нѣмка пишетъ. И что бы вы думали, вашескобродіе? Акимка видѣлъ, какъ онъ письма-то эти цѣловалъ, а у самого слезы…
