ритъ. И требовалъ, чтобы линекъ былъ форменный. Одно слово, мучитель былъ, что и говорить… Однако, безъ вины не наказывалъ—клепать нечего, но только при его строгости завсегда вина находилась… Рѣдко кто уберегался… Всѣмъ попадало, и не было, кажется, на Чайкѣ ни одного человѣка, который отъ его не терпѣлъ. И всѣ Шлигу ненавидѣли. Офицеры тоже не долюбливали командира. Онъ и съ ими не очень-то нѣжничалъ. Вѣстовые тогда сказывали, что въ каютъ-компаніи очень имъ были недовольны и быдто собирались, по возвращеніи въ Рассею, жаловаться на его… Но Шлига и въ усъ не дулъ… Очень ужъ гордый и упрямый былъ человѣкъ… ну, и, надо правду сказать, по своему дѣлу капитанъ ліхой и отчаянный… Бывало, штормуемъ форменно, а онъ, какъ ни въ чемъ не бывало, стоитъ на мостикѣ, зубы затиснулъ да только бачки свои пощипываетъ… Разъ, доложу вамъ, трепало насъ въ Индійскомъ океанѣ двое сутокъ, потеряли мы гротъ-мачту, клиперъ бросало словно щепку, волны такъ и ходили ходуномъ черезъ палубу,—думали, тутъ и конецъ намъ, а у этого самаго Шлиги никакого страха нѣтъ, одна отчаянность. Стоитъ, рыжій дьяволъ, у штурвала, около рулевыхъ, не моргнувши глазомъ, и только покрикиваетъ: „Право!“ „Лѣво!“—чтобы поперекъ волны клиперъ не бросило на погибель, да нѣтъ-нѣтъ, по зубамъ рулевыхъ, ежели оплошали. И видъ у его все тотъ же: гордый-прегордый, быдто ему, отчаянному, и штурма ни по чемъ, и смерть не страшна… И еще осрамилъ одного мичмана… Самъ-то лба не перекрестилъ ни разу, а какъ замѣтилъ, что мичманъ вахтенный въ страхѣ крестится, говорить ему: „Вы бы замѣсто флота лучше въ монахи шли, коли, говоритъ, моря трусите. На вахтѣ, говоритъ, не молятся, а службу справляютъ!“ Мичманъ и сгорѣлъ отъ этихъ словъ… Такъ, почитай, двое сутокъ простоялъ Шлига у штурвала… ни на кого не полагался. На часъ, на другой спустится внизъ отдохнуть, оставивши замѣсто себя старшаго офицера, и опять къ своему мѣсту… И стоитъ въ кожанѣ и зюйдъ-весткѣ весь мокрый отъ воды и вокругъ посматриваетъ… И ѣсть ему Акимка наверхъ подавалъ. Принесетъ это кусокъ сыру, да галетку, да рюмку хересу… Съѣстъ Шлига сыръ, а галетку помочитъ въ винѣ и посасываетъ… Матросы все это видятъ и только диву даются его отчаянности. „Ишь, вѣдь, дьяволъ, какой спокойный!“ Это про его говорятъ, и, глядя на командира, и въ
