танъ и, поднявъ голову, крикнулъ въ рупоръ:—Живо, живо, молодцы!
Но „молодцы“, стремительно качавшіеся на реяхъ и цѣпко держась ногами на пертахъ и безъ подбадриванія, въ надеждѣ на спасеніе, торопились отвязывать марселя и вязать рифы, несмотря на адскій вѣтеръ, грозившій каждое мгновеніе сорвать ихъ съ рей въ море или на палубу. Одной рукой держась за рею и прижавшись къ ней, другой, свободной рукой, каждый марсовой дѣлалъ свое адски трудное дѣло на страшной высотѣ, при ледяномъ вихрѣ. Приходилось цѣпляться зубами за мякоть паруса и рвать до крови ногти.
Наконецъ, минутъ черезъ восемь, во время которыхъ клиперъ приблизился къ бурунамъ настолько близко, что можно было видѣть простымъ глазомъ чернѣвшіе по временамъ высокіе камни, паруса были поставлены, и „Ястребъ“, съ марселями въ четыре рифа и подъ стакселемъ, снова, какъ послушный конь на доброй уздѣ, бросился къ вѣтру и, накренившись, почти чертя воду бортомъ, понесся теперь къ берегу, оставивъ влѣво за собой страшную пѣнящуюся ленту буруновъ.
Всѣ перекрестились. Надежда на спасеніе засвѣтилась на всѣхъ лицахъ, и боцманъ Егоръ Митричъ ужъ ругался съ прежнимъ одушевленіемъ за невытянутый шкотъ у стакселя и съ заботливой тревогой посматривалъ на-верхъ, на гнувшіяся мачты.
— Спасайте-ка свои хронометры, Лаврентій Иванычъ,—сказалъ капитанъ, когда клиперъ былъ уже близко отъ берега,—ударъ будетъ сильный, когда мы врѣжемся.
Старый штурманъ пошелъ спасать хронометры и инструменты.
Клиперъ, словно чайка, летѣлъ съ попутнымъ штормомъ прямо на берегъ. Мертвое молчаніе царило на палубѣ.
— Держись, ребята, крѣпче!—весело крикнулъ капитанъ, самъ вцѣпившись въ поручни…—Марса фалы отдай! Стаксель долой!
Паруса затрепыхались, и „Ястребъ“ со всего разбѣга выскочилъ носомъ въ устье лощины, глубоко врѣзавшись всѣмъ своимъ корпусомъ въ мягкій песчаный грунтъ.
Всѣ, какъ одинъ человѣкъ, невольно обнажили головы.
