перъ съ ужасающей быстротой, онъ разобьется вдребезги, и нѣтъ никакой надежды спастись среди водяныхъ громадъ бѣснующагося моря. При этой мысли отчаяніе и тоска охватывали души, отражаясь на судорожно подергивающихся, смертельно блѣдныхъ лицахъ, на неподвижныхъ зрачкахъ и вырывающихся вздохахъ отчаянія.
Казалось, сама смерть уже глядѣла съ безстрастной жестокостью на эту горсть моряковъ изъ этихъ рокочущихъ, вѣющихъ ледянымъ холодомъ, высокихъ, свинцовыхъ волнъ, которыя бѣшено скачутъ вокругъ, треплятъ бѣдный клиперъ, бросая его съ бока на бокъ, какъ щепку, и вкатываются своими верхушками на палубу, обдавая ледяными брызгами.
Матросы снимали фуражки, крестились и побѣлѣвшими устами шептали молитвы. По нѣкоторымъ лицамъ текли слезы. На другихъ, напротивъ, стояло выраженіе необыкновенно суровой серьезности. Одинъ, совсѣмъ молодой матросъ, Опарковъ, добродушный, веселый парень, попавшій прямо отъ сохи въ „дальнюю“ и страшно боявшійся моря, вдругъ громко ахнулъ, захохоталъ безумнымъ смѣхомъ и, размахивая какъ-то наотмашь руками, подбѣжалъ къ борту, вскочилъ на сѣтки и съ тѣмъ же безсмысленнымъ хохотомъ прыгнулъ въ море и тотчасъ же исчезъ въ волнахъ.
Еще другой, такой же молодой, обезумевшій отъ отчаянія, матросъ хотѣлъ послѣдовать примѣру товарища и съ дикимъ воплемъ бросился, было, къ борту, но боцманъ Егоръ Митричъ схватилъ его за шиворотъ и угостилъ самой отборной руганью. Эта ругань привела матросика въ сознаніе. Онъ виновато отошелъ отъ борта, широко крестясь и рыдая, какъ малый ребенокъ.
— Такъ-то лучше!—ласково проговорилъ Егоръ Митричъ дрогнувшимъ голосомъ, чувствуя безконечную жалость къ этому матросику.—Бога вспомни, а не то, чтобы самому жизни рѣшаться, глупая твоя башка, такъ твою такъ!—А ты, матросикъ, не плачь, Господь, можетъ, еще и вызволитъ,—прибавилъ, утѣшая, старый боцманъ, самъ не имѣвшій никакой надежды на спасенье и готовый, казалось, безропотно покориться волѣ Божьей, посылавшей смерть.
Нѣсколько старыхъ матросовъ, соблюдая традиціи, спустились на кубрикъ, спѣшно одѣли чистыя рубахи и, подойдя къ большому образу Николая Чудотворца, что находился въ жилой палубѣ, прикладывались къ нему, молились и уходили на-верхъ, чтобъ гибнуть на людяхъ.
