тучами. Онѣ, казалось все росли и росли, охватывая все большее пространство и, разрываясь, съ поразительной быстротой поднимались по небосклону. Дождь пересталъ. Кругомъ, у береговъ, прояснялось.
— Баркасъ еще не отвалилъ?—спросилъ капитанъ вахтеннаго.
— Нѣтъ.
— Поднять позывные!
Въ спокойномъ обыкновенно голосѣ капитана едва слышна была тревожная нотка.
„Не бойсь, теперь тревожишься, а вчера и слушать меня не хотѣлъ!“ подумалъ старый штурманъ, искоса взглядывая на капитана, стоявшаго на другой сторонѣ мостика.
— То-то, молода, въ Саксоніи не была!—прошепталъ Лаврентій Ивановичъ любимую свою присказку.
— Баркасъ отваливаетъ!—крикнулъ сигнальщикъ, все время смотрѣвшій на берегъ въ подзорную трубу.
Сильный шквалистый порывъ вѣтра внезапно ворвался въ бухту, пронесся по ней, срывая гребешки волнъ, и прогудѣлъ въ снастяхъ. „Ястребъ“, стоявшій противъ вѣтра, шутя выдержалъ этотъ порывъ и только слегка дрогнулъ на своихъ туго натянутыхъ якорныхъ канатахъ.
— Прикажите разводить пары. Да чтобы поскорѣй!—сказалъ капитанъ.
Вахтенный офицеръ дернулъ ручку машиннаго телеграфа и крикнулъ въ переговорную трубку. Изъ машины отвѣтили: „есть, разводимъ!“
— Отправьте угольныя лодки на берегъ! Чтобъ все было готово къ съемкѣ съ якоря!—продолжалъ отдавать приказанія капитанъ повелительнымъ, отрывистымъ и слегка возбужденнымъ голосомъ, сохраняя на лицѣ своемъ обычное выраженіе спокойной увѣренности.
Онъ заходилъ, заложивъ руки въ карманы своего теплаго пальто, по мостику, но поминутно останавливался: то вглядывался озабоченнымъ взоромъ въ свинцовую даль рокотавшаго моря, то оборачивался назадъ и въ бинокль слѣдилъ за баркасомъ, который медленно подвигался впередъ противъ встрѣчной зыби и вѣтра.
— А, вѣдь, вы были правы, Лаврентій Иванычъ, и я жалѣю, что не послушалъ васъ и не снялся сегодня съ разсвѣтомъ съ якоря!—проговорилъ вдругъ капитанъ громко и,
