ты!—не безъ чувства сожалѣнія къ иностранцамъ замѣтилъ пожилой баковый матросъ.
— Такъ-таки и нигдѣ?—спросилъ молодой чернявый матросикъ.
— Нигдѣ. Безъ бань живутъ, чудные. Вездѣ, у нихъ ванныи.
— Эти ванныи, чтобъ имъ пусто было!—вставилъ одинъ изъ матросовъ.—Я ходилъ въ Брестѣ въ эту самую ванную. Одна слава, что мытье, а форменнаго мытья нѣту.
— А хороша здѣсь, братцы, баня?
— Хорошая,—отвѣчалъ матросъ, бывшій вчера на берегу.—Настоящая жаркая баня. Линейные солдатики строили; тоже, значитъ, россійскіе люди. Имъ да вотъ этимъ самымъ несчастнымъ, что роютъ уголь, только и утѣха одна, что баня…
— Да, вовсе здѣсь тяжкое житье…
— И командеръ ихней, сказывали, звѣрь.
— Одно слово—каторжное мѣсто… И ни тебѣ кабака, ни тебѣ бабы!
— Одна завалящая варначка какая-то есть старая… Наши видѣли…
— Увидишь и ты, не бойсь!—проговорилъ, смѣясь, подошедшій Егоръ Митричъ.—Не съ лица воду пить! Живо, живо… Выползай, кто готовъ… Нечего-то лясы точить, чтобъ васъ!
Матросы выходили одинъ за другимъ на верхъ съ узелками подъ буршлатами и выстраивались на шканцахъ. Вышелъ старшій офицеръ и, снова повторивъ мичману Ныркову приказаніе быть къ одиннадцати часамъ на клиперѣ, велѣлъ сажать людей на баркасъ, который уже покачивался у лѣваго борта съ поставленными мачтами.
Матросы весело спускались по веревочному трапу, прыгали въ шлюпку и разсаживались по банкамъ. Старшій офицеръ наблюдалъ за посадкой.
Минутъ черезъ пять баркасъ, полный людьми, съ поставленными парусами, отвалилъ отъ борта, съ мичманомъ Нырковымъ на рулѣ, понесся стрѣлой съ попутнымъ вѣтромъ и скоро скрылся въ туманной мглѣ, все еще окутывавшей берегъ.
