скаго общества, щеголять и многіе моряки молодого поколѣнія, совсѣмъ не похожіе на прежній средній типъ моряка, отличавшійся отсутствіемъ всякаго хлыщества, скромностью и даже застѣнчивостью въ обществѣ и нѣкоторою, словно бы умышленною, небрежностью костюма. Дескать, моряку стыдно заниматься такими глупостями, какъ франтовство!
Молодой Волынцевъ, напротивъ, былъ франтоватъ до мелочей и, видимо, тщательно занимался и своей особой, и своимъ туалетомъ.
Щегольской сюртукъ, сшитый не совсѣмъ по формѣ—длиннѣе, чѣмъ слѣдовало—сидѣлъ на немъ, какъ облитой. Стоячіе воротники, съ загнутыми впереди кончиками, сіяли ослѣпительной бѣлизной, а креповый черный галстукъ, завязанный отъ руки морскимъ узломъ, былъ безукоризненъ. На ногахъ были модные остроносые ботинки безъ каблуковъ. Отъ бороды и усовъ, чуть-чуть закрученныхъ кверху, шелъ тонкій ароматъ духовъ. На мизинцѣ одной изъ рукъ была красивая бирюза, и золотой браслетъ—porte bonheur—виднѣлся изъ-подъ рукава сорочки.
Сережа походилъ на сестру, но выраженіе его лица и карихъ глазъ было совсѣмъ не то, что у отца и сестры. И въ лицѣ и въ глазахъ Сережи было что-то самоувѣренное, жестковатое и холодное. Чувствовалось, что, не смотря на молодость, это человѣкъ съ характеромъ.
Обрадованный свиданіемъ, Максимъ Ивановичъ въ первыя минуты не замѣтилъ ни изысканнаго франтовства, ни самоувѣреннаго, полнаго апломба, вида Сережи и, оглядѣвъ каюту, промолвилъ:
— Однако, и ящиковъ тутъ у тебя. Много же ты навезъ вещей, Сережа.
— Тутъ еще не всѣ, папа… Еще въ ахтеръ-люкѣ есть.
— Куда столько?..
— И для васъ, и для себя…
— Но вѣдь это денегъ стоитъ и большихъ… Или ты, голубчикъ, себѣ во всемъ отказывалъ, чтобы навезти столько?..
Сережа чуть-чуть покраснѣлъ и торопливо проговорилъ:
— На все хватало, папа… А для тебя, Нита, есть и крепоны китайскіе для нарядныхъ платьевъ, и вѣера, и бразильскія мушки для серегъ, и хорошіе изумруды для браслета… Хочешь посмотрѣть?
— Не надо, потомъ, потомъ… Намъ хочется на тебя по-
