форцу на себя напущаетъ и все командуетъ: „право“ да „лѣво“! А голосъ евонный такъ и дрожитъ.
Тарасычъ затянулся два раза, сплюнулъ и продолжалъ:
— А я на рулѣ орудую съ подручными—я старшимъ рулевымъ былъ,—гляжу во всѣ глаза на волны и ворочаю, значитъ, штурваломъ, чтобы шкунку поперекъ волны поставить… Никакъ невозможно! Мотаетъ шкунку. И такъ это тоскливо на душѣ, вашескобродіе, что молодому матросу и вдругъ умирать. А главная причина—Глафиры жалко, этой самой изъ Новороссійскаго. Не увижу, молъ, ее никогда. И замѣсто того, чтобы о грѣхахъ вспомнить да Богу молиться, все объ ей думаю… Не узнаетъ, молъ, какъ я къ ей приверженъ былъ… Не пожалѣетъ матросика, желанная. Изъ-за этихъ думъ пуще тоска. И все эта самая Глафира быдто изъ воды на меня, голубушка, глядитъ, какъ русалочка, строго-престрого… „Погибай, молъ, человѣкъ, а мнѣ тебя не жалко… Ты мнѣ не любъ“!.. И какъ это она такъ меня приворожила, я и до сихъ поръ въ толкъ не возьму, вашескобродіе. Но только доложу вамъ, что какъ въ первый разъ я зашелъ въ ейную лавочку по осени,—мы тогда въ Новороссійскомъ стояли,—и увидалъ хозяйку, такъ ровно бы меня по башкѣ марса-фаломъ съѣздило, и былъ я быдто вродѣ какъ въ помраченіи ума. И никогда со мною допрежь не случалось такой оказіи… Встарину бабы мною не брезговали, вашескобродіе, ну, и я имъ спуску не давалъ… однако, чтобы была во мнѣ изъ-за ихъ отчаянность, этого никогда не случалось. Много, молъ, этого сословія! Но какъ встрѣлъ я Глафиру, съ того же разу стала она на свѣтѣ для меня одна. На другихъ хоть и не смотри… Такъ вѣдь заколдовала, видно, до смерти, каторжная. Поди-жь ты!—воскликнулъ съ добродушной улыбкой Тарасычъ, словно бы самъ недоумѣвая силѣ своей страсти, воспоминаніе о которой и теперь еще жило въ немъ.
— А хороша была эта Глафира?—спросилъ я.
— Какъ кому, а для меня лучше не было, вашескобродіе! Сами изволите знать: не по хорошу милъ, а по милу хорошъ. Другая вотъ и писаная красавица считается, а на ее, съ позволенія сказать, начхать. Сиди со своей красотой, какъ глупая пава, да кричи: „уа!“ Опять же другая и вовсе быдто не красавица, а по твоему скусу милѣй всякой красавицы… И я такъ полагаю, вашескобродіе, что всякому человѣку дадена одна настоящая, значитъ, желанная. Только не всегда ты ее
