годати плаванія даже и въ тропикахъ, и Кронштадтъ былъ ему несравненно милѣе.
Однако, онъ почему-то не выразилъ своего мнѣнія и, подавивъ вздохъ, промолвилъ:
— Положимъ, здѣсь матросу вольготно, но только такихъ мѣстовъ у Господа совсѣмъ немного.
— То-то, матросы, кои въ „дальнюю“ раньше ходили, сказывали, что вовсе мало такихъ мѣстовъ.
— Мало и есть… Здѣсь-то окіянъ, гляди, какой, шельма, ласковый… Словно заманиваетъ…
Въ эту минуту недалеко, подъ носомъ клипера, раздался плескъ. На лунномъ свѣтѣ изъ воды показалось какое-то громадное черное пятно и вслѣдъ затѣмъ съ шумомъ вылетѣлъ фонтанъ воды.
— Китъ!
— Онъ и есть!.. Играетъ, шельма!..
— И сколько, подумаешь, въ этомъ окіянѣ всякой твари… Вчерась акулу видѣли… Попадись-ка къ ей!—замѣтилъ Дудкинъ и, нѣсколько разгулявшійся, не чувствовавшій дремы, сталъ смотрѣть на то мѣсто, гдѣ показался китъ.
— Ушелъ видно!—проговорилъ, наконецъ, онъ.
— Не бойсь, онъ ходко плаваетъ. Да, братецъ ты мой, такихъ мѣстовъ немного,—снова началъ Макаровъ, словно бы чувствовавшій неодолимую потребность разочаровать увлекающагося Дудкина, съ которымъ онъ обыкновенно стоялъ на часахъ и былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ, хотя до сихъ поръ и не особенно откровенничалъ съ нимъ.—Вотъ минуемъ, значитъ, эти мѣста, опять матросу нудно станетъ, въ родѣ бытто каторги… Извѣстно, флотская служба… Всего впереди повидаемъ: и штурмовъ, и этихъ самыхъ индійскихъ „вурагановъ“. Егорычъ сказывалъ, что страшнѣй ихъ ничего на морѣ нѣтъ…
— Ну?
— То-то: „ну!“ Помнишь, какъ по выходѣ изъ Бреста-города мы Господа Бога вспоминали?
— Какъ не помнить? Форменная штурма была.
— Ну такъ она ничего не стоитъ супротивъ Индійскаго „вурагана“.
— Ишь ты, каторжный…
— Егорычъ объяснялъ, что окіянъ ровно въ котлѣ тогда кипитъ, а вихорь со всѣхъ сторонъ такъ и крутитъ… И
