дій Вадимычъ, только-что ловившій полдень, и садится заканчивать вычисленія. Онъ изъ такъ-называемыхъ „молодыхъ" штурмановъ. Это не сухой, сморщенный, невзрачный и угрюмый пожилой капитанъ, какими обыкновенно бываютъ старшіе штурмана, а бойкiй, франтоватый поручикъ лѣтъ за тридцать, окончившій офнцерскіе классы, щеголявшій изысканностью манеръ и носнвшій на мизинцѣ кольцо съ бирюзой. Онъ не только не питаетъ традиціонной штурманской ненависти къ флотскимъ, но самъ смѣется надъ старыми штурманами, мечтаетъ перейти во флотъ и старается быть въ дружбѣз со всѣми въ каютъ-компаніи.
— Ну, что, какъ, гдѣ мы, Аркадій Вадимычъ? — спрашиваютъ его со всѣхъ сторонъ.
Онъ говоритъ широту и долготу, обращаясь къ старшему офицеру.
— А миль сколько?
— Двѣсти шестьдесятъ. Отличное плаваніе...
— А скоро ли придемъ въ Батавію? — задаютъ вопросы мичмана.
— Потерпите, господа, потерпите... Скоро муссонъ получимъ, а тамъ ужь не долго!..—торопливо и любезно отвѣчаетъ Аркадій Вадимычъ и бѣжитъ къ капитану, оправляя предъ входомъ къ нему въ каюту сюртучекъ и принимая дѣловой серьезный видъ.
— А вѣдь подлиза! — шепчетъ одинъ міічманъ угрюмому долговязому гардемарину, голько-что отдолбившему сто англшскихъ словъ.
— Не безъ того... вродѣ Чебыкина...
— Онъ нынче опять своего вѣстового Ворсуньку [1] отдулъ Чебыкннъ-то!
— Скотина! Дантистъ! Онъ только клиперъ позоритъ! — негодуетъ угрюмый гардемарпнъ, и его блѣдно-зеленое лицо вспыхиваетъ крраской.
Чебыкинъ чувствуетъ, что говорятъ про него, но дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ, и даетъ себѣ слово сегодня-же „разнести“ угрюмаго гардемариша, который у него подъ вахтой.. Онъ его не любилъ, а теперь ненавидитъ.
Всѣ садятся за столъ. На одномъ концѣ стола, „на ютѣ“ старшій офпцеръ, по бокамъ его докторъ и первый лейте-
- ↑ Уменьшительное Варсонофiя.
