адмираловъ. Такихъ онъ прнинималъ у себя въ кабинетѣ, приказывалъ подать марсалы и апглійскпхъ галетовъ, и угрюмый кабинетъ оживлялся. Старики выхваливали прошлыя времена, бранили нынѣшній флотъ и удивлялись тому, „что нынче творится“.
— Резервъ какой-то сочинили... Многихъ вонъ... Слышалъ, Алексѣй Петровичъ?
— Слышалъ... А мальчишку назначаютъ морскимъ министромъ.
„Мальчишка“ этотъ былъ 55-лѣтній вице-адмиралъ.
— Дожили!—иронически восклицалъ гость, сухенькіи, низенькій старичекъ-адмиралъ, извѣстный во флотѣ своимъ обычнымъ воскліцанiемъ передъ товарищескими обѣдами: „Кто хочетъ быть пьянъ — садись подлѣ меня, кто хочетъ быть сытъ — садись подлѣ брата!“
— Не до того доживемъ! Пропадетъ нашъ флотъ!
Отведя свои души, адмиралы условливались на счетъ преферанса завтра вечеркомъ, гость уходилъ, и старикъ снова оставался одинъ.
Въ половннѣ 12-го Никандръ обязательио входилъ въ кабинетъ и докладывалъ, что „проба“ готова. Вслѣдъ затѣмъ появлялся поваръ Ларіонъ въ бѣломъ костюмѣ, въ безукоризненно чистомъ колпакѣ на головѣ, съ подносомъ, на которомъ въ двухъ маленькихъ деревянныхъ чашкахъ была „проба“ людского обѣда. Этотъ обычай, существующій на военныхъ судахъ, строго соблюдался и въ домѣ адмирала.
Адмиралъ обыкновенно съѣдалъ полчашки щей, хлебая ихъ деревянной ложкой, и отвѣдывалъ кашу. Если — что случалось рѣдко — проба была нехороша, щи недостаточно жирны и мясо жилистое, адмнралъ нѣсколько разъ тыкалъ кулакомъ въ лицо Ларіона. Блѣдный, съ подносомъ въ рукахъ, онъ только жмурился при видѣ адмиральскаго кулака и уходилъ иногда съ разбитымъ въ кровь лицоімъ.
Сегодня щи были отличныя. Адмиралъ, стоя, выхлебалъ почти всю чашку, отвѣдалъ каши и, махнувъ рукой, сказалъ: „обѣдать!“ Въ это время вся прислуга, какъ мужская, такъ и женская, должна была собраться въ кухнѣ: въ комнатахъ оставался дежурный мальчикъ-къзачекъ. На обѣдъ полагалось полчаса.
Послѣ завтрака адмиралъ присѣлъ-было въ кресло у окна
