парусами несущагося къ адмиральскому кораблю. Онъ проносится подъ самой кормой адмирала и, получивъ на ходу приказаніе итти въ Севастополь, мастерски дѣлаетъ крутой поворотъ и, чертя бортомъ воду, мчится словно чайка, скрываясь отъ глазъ по обыкновенію на видъ суроваго, но въ душѣ довольнаго адмирала-отца.
Да, ничего онъ этого не видитъ, да и не на что теперь смотрѣть! Паруснымъ судамъ подписанъ смертный приговоръ, и уже паровые корабли плаваютъ въ морѣ, попыхивая изътрубъ чернымъ густымъ дымомъ, оскорбляющимъ мысленный взоръ стараго „парусника“, презрительно называющего новыя суда „самоварами“, благодаря которымъ исчезнутъ будто-бы настоящіе лихіе моряки и „школа“.
Теперь адмиралу приходилось лишь вспоминать прошлое въ тиши своего кабінета или съ такими же представителями старой эпохи, какъ онъ самъ, стариками-адмиралами, слегка фрондируя и презрительно подсмѣиваясь надъ новыми порядками и реформами, вводившимися во флотѣ въ то время общаго преобразовательнаго движенія, охватившаго Россію вслѣдъ за крымской войной.
Старый адмиралъ чувствовалъ, что пѣсня его спѣта безповоротно и что на свѣтѣ свершается нѣчто для него неожиданное и не совсѣмъ понятное. Всѣ незыблемые, казалось, устои колебались. Освобожденіе крестьянъ было на носу. Отовсюду вѣяло чѣмъ-то новымъ, какимъ-то духомъ свободы и обновленія. Во флотѣ собирались отмѣнить тѣлесныя наказанія. Въ „Морскомъ Сборникѣ", котораго адмиралъ былъ подписчикомъ, печатались диковинныя статьи: о свободѣ воспитанія, о необходимости реформъ, причемъ осмѣивались старые морскіе порядки и выражалось негодованіе на жестокое обращеніе съ людьми. Мичмана, казалось адмиралу, уже не съ прежней почтительностью отдаютъ ему честь при встрѣчѣ.. Адмиралъ былъ нѣсколько ошеломленъ, но не смирился передъ гребованіями времени.
Его особняка на Васильевскомъ островѣ, повидимому, нисколько не коснулась новая жизнь. Тамъ онъ по прежнему оставался грознымъ адмираломъ, считая свою квартиру чѣмъ-то вродѣ корабля. Онъ сдѣлался еще суровѣе, попрежнему не удостоивалъ никого изъ семьи разговоромъ, предпочитая подчасъ лучше жестоко скучать въ однночествѣ, чѣмъ потерять тотъ престажъ страха и трепета, который внушалъ онъ
