Кирюшкинъ досталъ изъ кармана тряпицу съ крошеной махоркой и обрывокъ газетной бумаги. Свернувъ слегка дрожавшими отъ пьянства руками «цигарку», онъ закурилъ ее и, съ наслажденіемъ затянувшись, проговорилъ:
— Нѣтъ табаку лучше махорки, вишескобродіе. И кашлю ослабку даетъ, и мокроту гонитъ.
И, откашлявшись, началъ:
— Былъ Никандра Петровичъ во всемъ своемъ форцѣ, когда передъ крымской войной назначили его командиромъ «Дромахи». Конвертъ былъ только что отстроенъ и назначенъ въ дальнюю, и Никандра Петровича изо всѣхъ другихъ выбрали, какъ самаго что ни-на-есть исправнаго капитана… Дока онъ былъ на флотской службѣ, это надо правду сказать… И отчаянности въ немъ было много… Какъ есть былъ форменный капитанъ… смѣлый… Во флотѣ знали его отчаянность еще когда онъ бригомъ «Скорымъ» командовалъ. Бывало на другихъ судахъ два рифа у марселей возьмутъ, а онъ дуетъ себѣ на бригѣ безъ рифовъ… Зналъ, когда, значитъ, до точки дойти, не утопивши себя и людей. Ну, и матросы были у него вродѣ будто чертей… Онъ ихъ тоже довелъ до отчаянности, потому что пощады не давалъ. Чуть что… заминка какая… меньше ста линьковъ не назначалъ… Такая у него была препорція… А насчетъ бою, такъ это не въ счетъ… Чистилъ… Почитай ни одного матроса у него не было, что бы, послуживши у него, остался съ цѣлыми зубами. Самый форменный мордобой былъ… Вы-то, вашескобродіе, этого мордобойства ужъ не застали, а я десять лѣтъ при такомъ положеньѣ служилъ… Сами понимаете, отчего другой матросъ до безчувствія напивался… Теперь, небойсь, нѣтъ такого пьянства, какъ было… Потому—другое положенье… и люди другіе.
Старикъ затянулся, сплюнулъ и продолжалъ:
— А было въ тѣ поры Никандрѣ Петровичу лѣтъ около сорока… И былъ онъ изъ себя видный, плотный и глазастый… Румяный такой и блондинистый… И очень приверженный къ женской командѣ… Не брезговалъ… была бы только баба товаристая, а званія ейнаго не разбиралъ. Женатымъ не былъ, а въ ту пору у него жила будто горничной одна шельмоватая дѣвка, изъ Петербурга привезенная… Шлющая такая… Ален-
