Изволите знать, вашескобродіе?
Съ этими словами старый отставной матросъ Кирюшкинъ, съ которымъ мы раннимъ августовскимъ утромъ сидѣли на пенькахъ у опушки лѣса, разбирая только-что собранные грибы,—указалъ обрубленнымъ указательнымъ пальцемъ правой руки на старенькаго-престаренькаго отставного адмирала, ковылявшаго, опираясь на палку, по дорогѣ изъ Кронштадтской колоніи въ деревню «Вѣнки».
— Видать—видалъ; онъ въ колоніи на дачѣ живетъ; а не знаю! отвѣтилъ я.
— Это—Никандра Петровичъ Быстровъ. Слыхали, конечно?
— Не слыхалъ.
— Про Никандру Петровича не слыхали, вашескобродіе?!—изумленно спросилъ Кирюшкинъ.
— То-то не слыхалъ.
— Довольно-таки диковинно, что не слыхали. Сами изволили служить во флотѣ и не знаете Никандры Петрювича!
И словно бы недовольный, что я не знаю Никандра Петровича, старый матросъ пожалъ плечами, отчего дыра на его неопредѣленнаго цвѣта ветхомъ легонькомъ пальтецѣ обозначилась яснѣе, и покачалъ головой, на которой была матросская фуражка, тоже давно потерявшая свой прежній черный цвѣтъ и сдѣлавшаяся рыжеватой. Сбитая на затылокъ, она оставляла открытымъ морщинистый пожелтѣвшій лобъ и часть бѣлой головы.
