Былъ первый часъ жаркой ночи. Стоялъ мертвый штиль.
Имѣя курсъ на островъ Яву, клиперъ «Нырокъ» шелъ полнымъ ходомъ, по одиннадцати верстъ въ часъ, съ тихимъ гуломъ разрѣзая своимъ острымъ носомъ притихшую океанскую гладь и оставляя за круглой кормой слѣдъ въ видѣ широкой серебристой ленты, сверкавшей подъ свѣтомъ полной луны.
Вокругъ и на палубѣ царила тишина. Только мѣрно и однообразно постукивала машина, да каждые полчаса раздавались на бакѣ удары колокола, отбивавшіе склянки. Разбившись маленькими бѣлыми кучками по всей палубѣ, вахтенные матросы дремали, притулившись у бортовъ, у мачтъ и орудій. Нѣкоторые вполголоса лясничали, коротая предстоящую вахту,—молодые матросы—сказками и свѣжими воспоминаніями о своихъ мѣстахъ, а старые—разсказами о прежней службѣ и о капитанахъ и офицерахъ, основательно спускавшихъ шкуры.
Темы эти были неистощимы.
Весь въ бѣломъ, съ разстегнутымъ воротомъ ночной сорочки, молодой лейтенантъ, вступившій съ полуночи на вахту, шагалъ взадъ и впередъ по мостику, стараясь разгулять сонъ. Онъ остерегался прислониться къ поручнямъ, хорошо зная, что его немедленно охватитъ дрема, и, чего добраго, выйдетъ на верхъ капитанъ и увидитъ заснувшаго вахтеннаго начальника—позоръ!
