Молодой человѣкъ рѣшительно сложилъ свои бумаги въ столъ и, взглянувъ на часы, собирался исчезнуть изъ департамента, находя, что за свои шестьдесятъ рублей жалованья въ мѣсяцъ онъ достаточно извелъ бумаги и, пожалуй, даже болѣе, чѣмъ требовало обычное право, если судить, по крайней мѣрѣ, по работѣ другихъ, такихъ же молодыхъ сослуживцевъ.
Только одинъ Кузьминъ изнывалъ надъ работой и, казалось, находилъ въ ней особенную прелесть. Но не даромъ же помощники прозвали его «Юсомъ», и говорили, что «Юсъ» дальше начальника отдѣленія не пойдетъ, такъ какъ у него нѣтъ никакихъ талантовъ и никакого умѣнья выдвинуться.
Рѣшительно пора уходить, хотя столоначальникъ, повидимому, объ этомъ и не думаетъ, основательно позавтракавъ, въ 12 часовъ. Но молодой человѣкъ принужденный расчитывать каждый грошъ, долженъ, былъ ограничиться стаканомъ кофе и двумя бутербродами и потому испытывалъ теперь волчій голодъ.
И Липецкій съ веселою улыбкой щелкнулъ ключемъ, запирая столъ, и предвкушалъ радость очутиться на улицѣ да еще въ рѣдкій для Петербурга солнечный октябрьскій день и, послѣ получасовой невольной прогулки до Измайловскаго полка, быть дома. Радъ онъ былъ и тому, что хоть до завтрашняго утра избавится отъ скучной, несимпатичной ему канцелярской работы — отъ писанія этихъ безчисленныхъ, однообразныхъ бумагъ, надъ которыми потомъ священнодѣйствуетъ Кузьминъ, черноволосый, худой, и похожій на задумчивую цаплю, смакуя каждое слово, точно геніальное произведеніе великаго художника, — и отъ табачнаго дыма и сутолоки этой большой, заставленной столами, комнаты, черезъ которую то и дѣло шмыгаютъ съ озабоченно-дѣловымъ видомъ чиновники въ кабинетъ начальника отдѣленія, — избавиться и отъ пошловатой болтовни и глупыхъ остротъ, которыми коротаютъ служебное время юные свѣтскіе шелопаи, хорошо знающіе, что и безъ черной работы они въ свое время получатъ болѣе или менѣе приличныя мѣста.
И Липецкій хотѣлъ было пройти къ Кузьмину, чтобъ откланяться, какъ въ эту самую минуту къ молодому человѣку подошелъ бравый и молодцоватый курьеръ съ золотою медалью на шеѣ, и громко и торжественно, видимо сознавая, что сообщаетъ нѣчто весьма значительное и, несомнѣнно, весьма лестное для такого маленькаго чиновника, какъ Липецкій, произнесъ:
Молодой человек решительно сложил свои бумаги в стол и, взглянув на часы, собирался исчезнуть из департамента, находя, что за свои шестьдесят рублей жалованья в месяц он достаточно извел бумаги и, пожалуй, даже более, чем требовало обычное право, если судить, по крайней мере, по работе других, таких же молодых сослуживцев.
Только один Кузьмин изнывал над работой и, казалось, находил в ней особенную прелесть. Но недаром же помощники прозвали его «Юсом» и говорили, что «Юс» дальше начальника отделения не пойдет, так как у него нет никаких талантов и никакого уменья выдвинуться.
Решительно пора уходить, хотя столоначальник, по-видимому, об этом и не думает, основательно позавтракав, в 12 часов. Но молодой человек принужденный рассчитывать каждый грош, должен был ограничиться стаканом кофе и двумя бутербродами и потому испытывал теперь волчий голод.
И Липецкий с веселою улыбкой щелкнул ключом, запирая стол, и предвкушал радость очутиться на улице да еще в редкий для Петербурга солнечный октябрьский день и, после получасовой невольной прогулки до Измайловского полка, быть дома. Рад он был и тому, что хоть до завтрашнего утра избавится от скучной, несимпатичной ему канцелярской работы — от писания этих бесчисленных, однообразных бумаг, над которыми потом священнодействует Кузьмин, черноволосый, худой и похожий на задумчивую цаплю, смакуя каждое слово, точно гениальное произведение великого художника, — и от табачного дыма и сутолоки этой большой, заставленной столами комнаты, через которую то и дело шмыгают с озабоченно деловым видом чиновники в кабинет начальника отделения, — избавиться и от пошловатой болтовни и глупых острот, которыми коротают служебное время юные светские шалопаи, хорошо знающие, что и без черной работы они в свое время получат более или менее приличные места.
И Липецкий хотел было пройти к Кузьмину, чтоб откланяться, как в эту самую минуту к молодому человеку подошел бравый и молодцеватый курьер с золотою медалью на шее и громко и торжественно, видимо сознавая, что сообщает нечто весьма значительное и, несомненно, весьма лестное для такого маленького чиновника, как Липецкий, произнес:
