рый явился съ розгами веселый и улыбающійся и такъ крѣпко сжималъ его бьющееся тѣло во время наказанія. Не держи его этотъ гадкій человѣкъ такъ крѣпко, онъ бы убѣжалъ.
И въ головѣ мальчика бродили мысли о томъ, какъ онъ отомститъ повару… Непремѣнно отомститъ… И разскажетъ папѣ, какъ только онъ вернется, какъ несправедливо поступила мама съ Чижикомъ… Пусть папа узнаетъ…
По-временамъ Шурка выходилъ изъ своего угла и взглядывалъ въ окно: не идетъ-ли Чижикъ?.. „Бѣдный Чижикъ! Вѣрно и его больно сѣкли… А онъ и не знаетъ, что и меня высѣкли за него. Я ему все… все разскажу!“
Эти мысли о Чижикѣ нѣсколько успокаивали его, и онъ ждалъ возвращенія своего друга съ нетерпѣніемъ.
Марья Ивановна, сама взволнованная, ходила по своей большой спальнѣ, полная ненависти къ деньщику, изъ-за котораго ея Шурка осмѣлился такъ говорить съ матерью. Положительно этотъ матросъ имѣетъ скверное вліяніе на мальчика, и его слѣдуетъ удалить… Вотъ только вернется изъ плаванія Василій Михайловичъ, и она попроситъ его взять другого деньщика. А пока—нечего дѣлать—придется терпѣть этого грубіяна. Навѣрное онъ не посмѣетъ теперь напиваться пьянымъ и грубить ей послѣ того, какъ его въ экипажѣ накажутъ… Необходимо было его проучить!
Марья Ивановна нѣсколько разъ тихонько заглядывала въ дѣтскую и снова возвращалась, напрасно ожидая, что Шурка придетъ просить прощенія.
Раздраженная, она то и дѣло бранила Анютку и стала допрашивать ее насчетъ ея отношеній съ Чижикомъ.
— Говори, подлянка, всю правду… Говори…
Анютка клялась въ своей невиновности.
— Поваръ такъ тотъ барыня, прохода мнѣ не давалъ!—говорила Анютка,—все лѣзъ съ разными подлостями, а Ѳедосъ никогда и не думалъ, барыня…
— Отчего же ты раньше мнѣ ничего не сказала о поварѣ?—подозрительно спрашивала Лузгина.
— Не смѣла, барыня… Думала, отстанетъ…
— Ну я васъ всѣхъ разберу… Ты смотри у меня!.. Поди узнай, что дѣлаетъ Александръ Васильевичъ!
Анютка вошла въ дѣтскую и увидала Шурку, кивающаго въ окно возвращавшемуся Чижику.
