цемъ на блѣдныхъ щекахъ, имѣя въ рукахъ барынино платье и ботинки. Она поздоровалась съ Ѳедосомъ какъ-то особенно ласково послѣ вчерашней исторіи и не кивнула даже въ отвѣтъ на любезное привѣтствіе повара съ добрымъ утромъ.
Чижикъ предложилъ Анюткѣ попить чайку и далъ ей кусокъ сахара. Она наскоро выпила двѣ чашки и, поблагодаривъ, поднялась.
— Пей еще… Сахаръ есть,—сказалъ Ѳедосъ.
— Благодарствуйте, Ѳедосъ Никитичъ. Надо барынино платье чистить поскорѣй. И неравно ребенокъ проснется…
— Давай я, что ли, почищу, а ты пока угощайся чаемъ!—предложилъ Иванъ.
— Тебя не просятъ!—рѣзко оборвала повара Анютка и вышла изъ кухни.
— Ишь какая сердитая, скажите пожалуйста!—кинулъ ей вслѣдъ Иванъ.
И, покраснѣвшій отъ досады, взглянулъ исподлобья а Чижика и, усмѣхнувшись, подумалъ:
„Ужо будетъ тебѣ сегодня матрознѣ!“
Ровно въ восемь часовъ Чижикъ пошелъ будить Шурку. Шурка уже проснулся и, припомнивъ вчерашнее, самъ былъ не веселъ и встрѣтилъ Ѳедоса словами:
— А ты не бойся, Чижикъ… Тебѣ ничего не будетъ!..
Онъ хотѣлъ утѣшить и себя и своего любимца, хотя въ душѣ и далеко былъ не увѣренъ, что Чижику ничего не будетъ.
— Бойся—не бойся, а что Богъ дастъ!—отвѣчалъ, подавляя вздохъ, Ѳедосъ.—Съ какой еще ноги маменька встанетъ!—угрюмо прибавилъ онъ.
— Какъ съ какой ноги?
— А такъ говорится. Въ какомъ, значитъ, карактерѣ будетъ… А только твоя маменька напрасно полагаетъ, что я вчера пьяный былъ… Пьяные не такіе бываютъ. Ежели человѣкъ можетъ, какъ слѣдуетъ, сполнять свое дѣло, какой же онъ пьяный?..
Шурка вполнѣ съ этимъ согласился и сказалъ:
— И я вчера мамѣ говорилъ, что ты совсѣмъ не былъ пьянъ, Чижикъ… Антонъ не такой бывалъ… Онъ качался, когда шелъ, а ты вовсе не качался…
— То-то и есть… Ты вотъ малолѣтокъ и то понялъ, что я былъ въ своемъ видѣ… Я, братъ, знаю мѣру… И папень-
