— Убирай со стола да смотри не разбей чего-нибудь.
Анютка бросилась къ столу и стала убирать съ безтолковой торопливостью запуганнаго созданія.
Въ началѣ перваго часа, когда въ порту зашабашили, изъ военной гавани, гдѣ вооружался „Копчикъ“, вернулся домой Василій Михайловичъ Лузгинъ, довольно полный представительный брюнетъ лѣтъ сорока, съ небольшимъ брюшкомъ и лысый, въ потертомъ рабочемъ сюртукѣ усталый и голодный.
Въ моментъ его прихода завтракъ былъ на столѣ.
Морякъ звонко поцѣловалъ жену и сына и выпилъ одну за другой двѣ рюмки водки. Закусивъ селедкой, онъ набросился на бифстексъ съ жадностью сильно проголодавшагося человѣка. Еще бы! Съ пяти часовъ утра, послѣ двухъ стакановъ чая, онъ ничего не ѣлъ.
Утоливъ голодъ, онъ нѣжно взглянулъ на свою молодую, пріодѣтую, пригожую жену и спросилъ:
— Ну что, Марусенька, понравился новый деньщикъ?
— Развѣ такой деньщикъ можетъ понравиться?
Въ маленькихъ, добродушныхъ, темныхъ глазахъ Василія Михайловича мелькнуло безпокойство.
— Грубый, неотесанный какой-то… Сейчасъ видно, что никогда не служилъ въ домахъ.
— Это точно, но за то, Маруся, онъ надежный человѣкъ. Я его знаю.
— И этотъ подозрительный носъ… Онъ навѣрное пьяница!—настаивала жена.
— Онъ пьетъ чарку, другую, но увѣряю тебя, что не пьяница,—осторожно и необыкновенно мягко выразилъ Лузгинъ.
И зная хорошо, что Марусенька не любитъ, когда ей противорѣчатъ, считая это кровной обидой, онъ поспѣшилъ прибавить:
— Впрочемъ, какъ хочешь. Если не нравится, я пріищу другого деньщика.
— Гдѣ опять искать?.. Шурѣ не съ кѣмъ гулять… Ужъ Богъ съ нимъ… Пусть остается, поживетъ… Я посмотрю, какое это сокровище твой Чижикъ!
