и Чижикъ не будетъ разсказывать мнѣ сказокъ и будетъ браниться, какъ Антонъ…
— Онъ развѣ смѣлъ тебя бранить?
— Подлымъ отродьемъ называлъ… Это, вѣрно, что-нибудь нехорошее…
— Ишь негодяй какой!.. Зачѣмъ же ты, Шура, не сказалъ мнѣ, что онъ тебя такъ называлъ?
— Ты послала бы его въ экипажъ, а мнѣ его жалко…
— Такихъ людей не стоитъ жалѣть… И ты, Шура, не долженъ ничего скрывать отъ матери.
При разговорѣ объ Антонѣ Анютка подавила вздохъ.
Этотъ молодой, кудрявый Антонъ, дерзкій и безшабашный, любившій выпить и тогда хвастливый и задорный, оставилъ въ Анюткѣ самыя пріятныя воспоминанія о тѣхъ двухъ мѣсяцахъ, что онъ пробылъ въ нянькахъ у барчука.
Влюбленная въ молодого деньщика, Анютка нерѣдко проливала слезы, когда баринъ, по настоянію барыни, отправлялъ Антона въ экипажъ для наказанія. А это частенько случалось. И до сихъ поръ Анютка съ восторгомъ вспоминаетъ, какъ хорошо онъ игралъ на балалайкѣ и пѣлъ пѣсни. И какіе у него смѣлые глаза. Какъ онъ не спускалъ самой барынѣ, особенно когда выпьетъ! И Анютка втайнѣ страдала, сознавая безнадежность своей любви. Антонъ не обращалъ на нее ни малѣйшаго вниманія и ухаживалъ за сосѣдской горничной.
Куда онъ милѣе этого барынина наушника, противнаго рыжаго Ивана, который преслѣдуетъ ее своими любезностями… Тоже воображаетъ о себѣ, рыжій дьяволъ! Проходу на кухнѣ не даетъ…
Въ эту минуту ребенокъ, бывшій на рукахъ у Анютки, проснулся и залился плачемъ.
Анютка торопливо заходила по комнатѣ, закачивая ребенка и напѣвая ему пѣсни звонкимъ пріятнымъ голоскомъ.
Ребенокъ не унимался. Анютка пугливо взглядывала на барыню.
— Подай его сюда, Анютка! Совсѣмъ ты не умѣешь няньчить!—раздражительно крикнула молодая женщина, разстегивая бѣлою пухлою рукой воротъ капота.
Очутившись у груди матери, малютка мгновенно затихъ и жадно засосалъ, быстро перебирая губенками и весело глядя передъ собою глазами, полными слезъ.
