— Ну, а дѣтей ты любишь?..
— За что дѣтей не любить, барыня. Извѣстно… дите. Что съ него взять…
— Иди на кухню теперь и подожди пока вернется Василій Михайловичъ… Тогда я окончательно рѣшу: оставлю я тебя или нѣтъ.
Находя, что матросу въ мундирѣ слѣдуетъ добросовѣстно исполнить роль понимающаго муштру подчиненнаго, Ѳедосъ по всѣмъ правиламъ строевой службы повернулся налѣво кругомъ, вышелъ изъ столовой и прошелъ на дворъ покурить трубочки.
— Ну что, Шура, тебѣ, кажется понравился этотъ мужланъ?
— Понравился, мама. И ты его возьми.
— Вотъ у папы спросимъ: не пьяница ли онъ?
— Да вѣдь Чижикъ говорилъ тебѣ, что не пьяница.
— Ему вѣрить нельзя.
— Отчего?
— Онъ матросъ… мужикъ. Ему ничего не стоитъ солгать.
— А онъ умѣетъ разсказывать сказки? Онъ будетъ со мной играть?
— Вѣрно умѣетъ и играть долженъ…
— А вотъ Антонъ не умѣлъ и не игралъ со мной.
— Антонъ былъ лѣнтяй, пьяница и грубіянъ.
— За это его и посылали въ экипажъ, мама?
— Да.
— И тамъ сѣкли?
— Да, милый, чтобы его исправить.
— А онъ возвращался изъ экипажа всегда сердитый… И со мной даже говорить не хотѣлъ…
— Оттого, что Антонъ былъ дурной человѣкъ. Его ничѣмъ нельзя было исправить.
— Гдѣ теперь Антонъ?
— Не знаю…
Мальчикъ примолкъ, задумавшись, и наконецъ серьезно проговорилъ.
— А ужъ ты, мама, если меня любишь, не посылай Чижика въ экипажъ, чтобы его тамъ сѣкли, какъ Антона, а то
