— Въ плепорцію, барыня.
Барыня недовѣрчиво покачала головой.
— Но отчего же у тебя носъ такой красный, а?
— Съ роду такой, барыня.
— А не отъ водки?
— Не должно быть. Я завсегда въ своемъ видѣ, ежели когда и выпью въ праздникъ.
— Деньщику пить нельзя… Совсѣмъ нельзя… Я терпѣть не могу пьяницъ! Слышишь?—внушительно прибавила барыня.
Ѳедосъ повелъ нѣсколько удивленнымъ взглядомъ на барыню и промолвилъ, чтобы подать реплику:
— Слушаю-съ!
— Помни это.
Ѳедосъ дипломатически промолчалъ.
— Мужъ говорилъ, на какую должность тебя берутъ?
— Никакъ нѣтъ. Только приказали явиться къ вамъ.
— Ты будешь ходить вотъ за этимъ маленькимъ бариномъ,—указала бырыня движеніемъ головы на мальчика.—Будешь при немъ нянькой.
Ѳедосъ ласково взглянулъ на мальчика, а мальчикъ на Ѳедоса, и оба улыбнулись.
Барыня стала перечислять обязанности деньщика-няньки.
Онъ долженъ будить маленькаго барина въ восемь часовъ и одѣть его; весь день находиться при немъ безотлучно и беречь его какъ зеницу ока. Каждый день ходить гулять съ нимъ… Въ свободное время стирать его бѣлье…
— Ты стирать умѣешь?
— Свое бѣлье сами стираемъ!—отвѣчалъ Ѳедосъ и подумалъ, что барыня, должно быть, не очень башковата, если спрашиваетъ, умѣетъ ли матросъ стирать.
— Подробности всѣхъ твоихъ обязанностей я потомъ объясню, а теперь отвѣчай: понялъ ты, что отъ тебя требуется?
Въ глазахъ матроса скользнула едва замѣтная улыбка.
„Не трудно, дескать, понять!“ говорила, казалось, она.
— Понялъ, барыня!—отвѣчалъ Ѳедосъ, нѣсколько удрученный и этимъ торжественнымъ тономъ, какимъ говорила барыня, и этими длинными объясненіями, и окончательно рѣшилъ, что въ барынѣ большого разсудка нѣтъ, коли она такъ зря „языкомъ брешетъ“.
