въ неподвижной позѣ, держа по швамъ здоровенныя волосатыя руки, жилистыя и черныя отъ впитавшейся смолы.
На правой рукѣ не доставало двухъ пальцевъ.
Этотъ черный, какъ жукъ, матросъ съ грубыми чертами некрасиваго, рябоватаго, съ красной кожей лица, сильно заросшаго черными, какъ смоль, баками и усами, съ густыми взъерошенными бровями, которыя придавали его типичной физіономіи заправскаго марсоваго нѣсколько сердитый видъ,—произвелъ на барыню видимо непріятное впечатлѣніе.
„Точно лучше не могъ найти“—мысленно произнесла она, досадуя, что мужъ выбралъ такого грубаго мужлана.
Она снова оглядѣла стоявшаго неподвижно матроса и обратила вниманіе и на его слегка изогнутыя ноги съ большими, точно медвѣжьими, ступнями, и на отсутствіе двухъ пальцевъ, и—главное—на носъ, широкій, мясистый носъ, малиновый цвѣтъ котораго внушалъ ей тревожныя подозрѣнія.
— Здравствуй!—произнесла наконецъ барыня недовольнымъ, сухимъ тономъ, и ея большіе сѣрые глаза стали строги.
— Здравія желаю, вашескобродіе,—гаркнулъ въ отвѣтъ матросъ зычнымъ баскомъ, видимо не сообразивъ размѣра комнаты.
Этотъ окрикъ заставилъ барыню вздрогнуть.
— Не кричи такъ!—строго сказала она и оглянулась, не испугался ли ребенокъ.—Ты, кажется, не на улицѣ, а въ комнатѣ. Говори тише.
— Есть, вашескобродіе,—значительно понижая голосъ, отвѣтилъ матросъ.
— Еще тише. Можешь говорить тише?
— Буду стараться, вашескобродіе!—произнесъ онъ совсѣмъ тихо и сконфуженно, предчувствуя, что барыня будетъ „нудить“ его.
— Какъ тебя зовутъ?
— Ѳедосомъ, вашескобродіе.
— Барыня поморщилась точно отъ зубной боли. Совсѣмъ неблагозвучное имя!
— А фамилія?
— Чижикъ, вашескобродіе!
— Какъ?—переспросила барыня.
— Чижикъ… Ѳедосъ Чижикъ!
И барыня, и мальчуганъ, давно уже оставившій молоко и не спускавшій любопытныхъ и нѣсколько испуганныхъ глазъ
