Однажды вешнимъ утромъ, когда въ кронштадтскихъ гаваняхъ давно уже кипѣли работы по изготовленію судовъ къ лѣтнему плаванію, въ столовую небольшой квартиры капитана второго ранга Василія Михайловича Лузгина вошелъ деньщикъ, исполнявшій обязанности лакея и повара. Звали его Иванъ Кокоринъ.
Обдергивая только-что надѣтый поверхъ форменной матросской рубахи засаленный черный сюртукъ, Иванъ доложилъ своимъ мягкимъ, вкрадчивымъ теноркомъ:
— Новый деньщикъ явился, барыня. Баринъ изъ экипажа прислали.
Барыня, молодая, видная блондинка съ большими сѣрыми глазами, сидѣла за самоваромъ, въ голубомъ капотѣ, въ маленькомъ чепцѣ на головѣ, прикрывавшемъ неубранные, завязанные въ узелъ, свѣтлорусые волосы, и пила кофе. Рядомъ съ ней, на высокимъ стульчикѣ, лѣниво отхлебывалъ молоко, болтая ногами, черноглазый мальчикъ лѣтъ семи или восьми въ красной рубашкѣ съ золотымъ позументомъ. Сзади стояла, держа грудного ребенка на рукахъ, молодая, худощавая, робкая дѣвушка, босая и въ затасканномъ ситцевомъ платьѣ. Ее всѣ звали Анюткой. Она была единственной крѣ-
