Побѣжала-было Маланья… свободное мѣсто оказалось… побѣжала, точно будто ей кто-нибудь чудесныя силы прибавилъ, бѣжитъ, куда—и сама не знаетъ, и не споткнется… а филинъ какъ будто навстрѣчу ей залетѣлъ, и опять плачется…
Ударилась Маланья въ сторону бѣжать… гдѣ сторона—не вѣдаетъ… въ сердцѣ такой грохотъ стоитъ, что хоть грудь разломать, такъ и то впору будетъ… Скорѣй, скорѣй… двигается… вѣтки древесныя въ лицо бьютъ… она то и дѣло спотыкается… о кресты и стволы древесные ушибается, и въ лицо ей хватило, и въ бокъ ударило, и нога подвернулась и заныла… А Маланьѣ только бы отъ филина убѣжать, дальше, дальше… И погоня ей какая-то чудится… и бездна вдругъ открылась, и падаетъ Маланья, летитъ… за нею слѣдомъ что-то вокругъ посыпалось, на нее обрушилось, засыпало… ударило…
Та же тьма… только бабѣ двигаться больше некуда, только шумъ какой-то подлѣ Маланьи идетъ, словно камушки ссыпаются… больно головѣ, больно плечу… когда она падала—цѣпляясь, руками удержаться думала—руки исцарапала въ снѣгу, въ землѣ; ногти будто съ мѣста содраны.
Не совсѣмъ еще оказалась искалѣченною и уничтоженною баба; вернулось къ Маланьѣ погасшее сознанье.
…Филина не слыхать… дитя не плачетъ… я, значитъ, въ могилку, кому ни на есть приготовленную, попала… въ могилку! щупаетъ она по бокамъ: точно—земля! корни какіе-то подъ пальцами чуются, комья земли срываются, снѣгъ ссыпается… Ни зги не видать…
Филинъ опять закричалъ, близко гдѣ-то, гораздо ближе…
— Не замай, окаянная!—крикнула вдругъ Маланья во всю мочь своей запыхавшейся, ушибленной груди,—не замай!—повторила она, и голосъ ея, одичалый, испуганный,
Побежала было Маланья… свободное место оказалось… побежала, точно будто ей кто-нибудь чудесные силы прибавил, бежит, куда — и сама не знает, и не споткнётся… а филин как будто навстречу ей залетел, и опять плачется…
Ударилась Маланья в сторону бежать… где сторона — не ведает… в сердце такой грохот стоит, что хоть грудь разломать, так и то впору будет… Скорей, скорей… двигается… ветки древесные в лицо бьют… она то и дело спотыкается… о кресты и стволы древесные ушибается, и в лицо ей хватило, и в бок ударило, и нога подвернулась и заныла… А Маланье только бы от филина убежать, дальше, дальше… И погоня ей какая-то чудится… и бездна вдруг открылась, и падает Маланья, летит… за нею следом что-то вокруг посыпалось, на неё обрушилось, засыпало… ударило…
Та же тьма… только бабе двигаться больше некуда, только шум какой-то подле Маланьи идёт, словно камушки ссыпаются… больно голове, больно плечу… когда она падала — цепляясь, руками удержаться думала — руки исцарапала в снегу, в земле; ногти будто с места содраны.
Не совсем ещё оказалась искалеченною и уничтоженною баба; вернулось к Маланье погасшее сознанье.
…Филина не слыхать… дитя не плачет… я, значит, в могилку, кому ни на есть приготовленную, попала… в могилку! щупает она по бокам: точно — земля! корни какие-то под пальцами чуются, комья земли срываются, снег ссыпается… Ни зги не видать…
Филин опять закричал, близко где-то, гораздо ближе…
— Не замай, окаянная! — крикнула вдруг Маланья во всю мочь своей запыхавшейся, ушибленной груди, — не замай! — повторила она, и голос её, одичалый, испуганный,
