— Ну, ладно, ладно, напрощаетесь!—проговорилъ онъ, вставая.—А теперь идемъ ко мнѣ!..
И, обратясь къ Ганнусѣ, онъ взялъ ее за руку.
— Куда «идемъ?»—глухо и беззвучно спросилъ предсѣдателя Власъ.
— Куда? Вѣстимо, къ Петру Петровичу!—отвѣтила Ганнуся, стараясь освободить свою руку отъ руки Власа, сильно сжимавшей ее и мѣшавшей пойти вслѣдъ за предсѣдателемъ, потянувшимъ ее къ двери.
— Какъ идти? Зачѣмъ?—рѣзко спросилъ Власъ.—Къ кому идти?!..
— Ко мнѣ,—отвѣтилъ предсѣдатель.—Или три рубля не цѣна тебѣ въ мѣсяцъ? И ѣсть хорошо будетъ, не по-здѣшнему…—добавилъ онъ, направляясь къ двери.
— Извѣстно, не по-здѣшнему,—повторила Ганнуся, вдругъ вспомнивъ неоднократныя голодухи и желая слѣдовать за предсѣдателемъ—поближе къ хорошей говядинѣ, похлёбкѣ и варенникамъ.
— А я не пущу!..—прорычалъ Власъ, и отъ звучнаго голоса его словно вздрогнули стѣны стараго подвала.
— Ну, такъ она сама пойдетъ!—сказалъ предсѣдатель.
— Пойдешь?—спросилъ Ганнусю Власъ, видимо свирѣпѣя.
— Вѣстимо, пойду! А то нѣтъ развѣ?—отвѣтила Ганнуся, направляясь къ предсѣдателю, ожидавшему ее у дверей.
Едва только шелохнулось въ глазахъ Власа чудесное видѣнье, едва брякнули при этомъ движеніи ея ожерелья и запястья, едва замѣтилъ онъ эту чудную поступь, эту горделивую осанку красавицы, направляющейся къ двери,—какъ прилила ему въ голову вся кровь, затуманилось въ глазахъ, кинулся онъ на предсѣдателя, придавилъ его къ косяку двери,—причемъ дверь съ шумомъ отворилась,—схватилъ его за горло и, какъ сумасшедшій, какъ разъяренный звѣрь, припиралъ его къ косяку до тѣхъ поръ,
— Ну, ладно, ладно, напрощаетесь! — проговорил он, вставая. — А теперь идём ко мне!..
И, обратясь к Ганнусе, он взял её за руку.
— Куда «идём?» — глухо и беззвучно спросил председателя Влас.
— Куда? Вестимо, к Петру Петровичу! — ответила Ганнуся, стараясь освободить свою руку от руки Власа, сильно сжимавшей её и мешавшей пойти вслед за председателем, потянувшим её к двери.
— Как идти? Зачем? — резко спросил Влас. — К кому идти?!..
— Ко мне, — ответил председатель. — Или три рубля не цена тебе в месяц? И есть хорошо будет, не по-здешнему… — добавил он, направляясь к двери.
— Известно, не по-здешнему, — повторила Ганнуся, вдруг вспомнив неоднократные голодухи и желая следовать за председателем — поближе к хорошей говядине, похлёбке и вареникам.
— А я не пущу!.. — прорычал Влас, и от звучного голоса его словно вздрогнули стены старого подвала.
— Ну, так она сама пойдёт! — сказал председатель.
— Пойдёшь? — спросил Ганнусю Влас, видимо свирепея.
— Вестимо, пойду! А то нет разве? — ответила Ганнуся, направляясь к председателю, ожидавшему её у дверей.
Едва только шелохнулось в глазах Власа чудесное виденье, едва брякнули при этом движении её ожерелья и запястья, едва заметил он эту чудную поступь, эту горделивую осанку красавицы, направляющейся к двери, — как прилила ему в голову вся кровь, затуманилось в глазах, кинулся он на председателя, придавил его к косяку двери, — причём дверь с шумом отворилась, — схватил его за горло и, как сумасшедший, как разъярённый зверь, припирал его к косяку до тех пор,
