Мальчишки убѣжали.
— Вотъ онъ, идолъ-то самый, идолъ, который мнѣ для Шулейкина нуженъ!—подумалъ Власъ и, отойдя въ сторону за одинъ изъ амбарчиковъ, сталъ разглядывать фигурку. Красная рожица ея уморительно смѣялась; въ головѣ торчала пробка, а въ фигуркѣ болталась жидкость. Власъ встряхнулъ ее.
— Должно-быть, что вода или водка,—подумалъ онъ.
Взболтнулъ еще, посмотрѣлъ: свѣтлые пузырьки поднимаются, словно изъ стклянки выскочить хотятъ. Открылъ ее Власъ, поднесъ къ носу, понюхалъ, глотнулъ…
— Старка[1],—подумалъ онъ.—Да еще и какая! Воровскіе эти люди, цыгане! Откуда что̀ возьмутъ, конокрады проклятые!
Глотнулъ онъ еще и еще, заткнулъ покрѣпче пробкою и, спрятавъ за пазуху, вышелъ изъ-за амбарчика на дорогу. Какое-то удивительно пріятное тепло разливалось у него по тѣлу, не то отъ желудка, не то отъ сердца. Вся людная площадь казалась ему полною очень хорошихъ людей, а небо было такое голубое, а солнце такое хорошее.
— Охъ, ужъ эти цыгане!—думалъ Власъ, направляясь въ сторону къ своему дому,—и откуда только что̀ возьмутъ! Правда, сами они колдуны, гадальщики проклятые, и снадобья дѣлать умѣютъ… Но ужъ старки, настоящей старки, не сдѣлаютъ, нѣтъ! Шалишь… А глазищи-то красавицы на фурѣ, что̀ на меня посмотрѣла!.. У-у-у какіе—во̀ какіе…
Думая такимъ образомъ, Власъ помаленьку, отъ поры до времени присаживаясь, пробирался къ дому.
Площадь кишмя-кишѣла народомъ, и въ многотысячной толпѣ, между арбами, фурами, телѣгами и тарантасами, подлѣ наваленныхъ грудами тыквъ, дынь и арбузовъ, подъ необъятнымъ лазурнымъ небомъ безоблачнаго іюньскаго дня,
Мальчишки убежали.
— Вот он, идол-то самый, идол, который мне для Шулейкина нужен! — подумал Влас и, отойдя в сторону за один из амбарчиков, стал разглядывать фигурку. Красная рожица её уморительно смеялась; в голове торчала пробка, а в фигурке болталась жидкость. Влас встряхнул её.
— Должно быть, что вода или водка, — подумал он.
Взболтнул ещё, посмотрел: светлые пузырьки поднимаются, словно из склянки выскочить хотят. Открыл её Влас, поднёс к носу, понюхал, глотнул…
— Старка[1], — подумал он. — Да ещё и какая! Воровские эти люди, цыгане! Откуда что возьмут, конокрады проклятые!
Глотнул он ещё и ещё, заткнул покрепче пробкою и, спрятав за пазуху, вышел из-за амбарчика на дорогу. Какое-то удивительно приятное тепло разливалось у него по телу, не то от желудка, не то от сердца. Вся людная площадь казалась ему полною очень хороших людей, а небо было такое голубое, а солнце такое хорошее.
— Ох, уж эти цыгане! — думал Влас, направляясь в сторону к своему дому, — и откуда только что возьмут! Правда, сами они колдуны, гадальщики проклятые, и снадобья делать умеют… Но уж старки, настоящей старки, не сделают, нет! Шалишь… А глазищи-то красавицы на фуре, что на меня посмотрела!.. У-у-у какие — во какие…
Думая таким образом, Влас помаленьку, от поры до времени присаживаясь, пробирался к дому.
Площадь кишмя кишела народом, и в многотысячной толпе, между арбами, фурами, телегами и тарантасами, подле наваленных грудами тыкв, дынь и арбузов, под необъятным лазурным небом безоблачного июньского дня,
