На одномъ изъ многочисленныхъ возовъ, на самомъ высокомъ, возсѣдала въ одиночествѣ красивая голубица съ какимъ-то особливымъ хохолкомъ на головѣ и съ обильнымъ опушеніемъ, еле видимыхъ изъ-подъ этого опушенія, ногъ. Къ ней то и дѣло подлетали отдѣльные голуби, сѣвъ передъ нею, отвѣшивали поклоны и, какъ бы получивъ какое-то приказаніе или порученіе, немедленно отлетали.
— Сегодня Королева особенно безпокойна,—говорили между собою голуби.
— Любовь! что̀ прикажете дѣлать, любовь!—отвѣчали другіе.
— Да еще безумная любовь,—отвѣчали третьи.—Влюбиться въ сокола! да это невозможно, это даже, въ нѣкоторомъ смыслѣ, преступленіе противъ всѣхъ голубиныхъ полчищъ,—такъ говорили голуби.
— Правда-то, правда,—возражали болѣе снисходительные,—но вѣдь нельзя же не отдать справедливости царскому Соколу, въ котораго Королева влюбилась. Что за сила, стройность, какой огонь!—Это говорили голубицы, возражая голубямъ и стараясь, по мѣрѣ силъ, извинить свою властительницу.
Можетъ-быть, голубиная болтовня длилась бы еще очень долго, если бы не совершилась неожиданность. Откуда ни возьмись, пронеслись низко-низко надъ возами два сокола. Никогда не летаютъ соколы такъ низко надъ землею, никогда не залетаютъ они на рынки, предпочитая безбрежность открытыхъ полей и необозримую, сіяющую свѣтомъ высь Божьяго неба; но на этотъ разъ залетѣли.
Весь многотысячный голубиный народъ на площади, не столько увидѣвъ, сколько почуявъ приближеніе быстролетныхъ соколовъ, сразу присѣлъ къ землѣ, къ возамъ, къ коновязямъ, на которыхъ находился; многіе даже закрыли глаза, какъ бы не желая видѣть своей или чужой смерти.
На одном из многочисленных возов, на самом высоком, восседала в одиночестве красивая голубица с каким-то особливым хохолком на голове и с обильным опушением, еле видимых из-под этого опушения, ног. К ней то и дело подлетали отдельные голуби, сев перед нею, отвешивали поклоны и, как бы получив какое-то приказание или поручение, немедленно отлетали.
— Сегодня Королева особенно беспокойна, — говорили между собою голуби.
— Любовь! что прикажете делать, любовь! — отвечали другие.
— Да ещё безумная любовь, — отвечали третьи. — Влюбиться в сокола! да это невозможно, это даже, в некотором смысле, преступление против всех голубиных полчищ, — так говорили голуби.
— Правда-то, правда, — возражали более снисходительные, — но ведь нельзя же не отдать справедливости царскому Соколу, в которого Королева влюбилась. Что за сила, стройность, какой огонь! — Это говорили голубицы, возражая голубям и стараясь, по мере сил, извинить свою властительницу.
Может быть, голубиная болтовня длилась бы ещё очень долго, если бы не совершилась неожиданность. Откуда ни возьмись, пронеслись низко-низко над возами два сокола. Никогда не летают соколы так низко над землёю, никогда не залетают они на рынки, предпочитая безбрежность открытых полей и необозримую, сияющую светом высь Божьего неба; но на этот раз залетели.
Весь многотысячный голубиный народ на площади, не столько увидев, сколько почуяв приближение быстролётных соколов, сразу присел к земле, к возам, к коновязям, на которых находился; многие даже закрыли глаза, как бы не желая видеть своей или чужой смерти.
