Слѣдопыта не измѣнилось, и только руки его сильнѣе стиснули ружейное дуло.
— Вы молоды и горячи, возразилъ храбрый охотникъ съ спокойствіемъ и твердостью, ясно выказавшими всѣмъ его моральную твердость; — но жизнь моя состояла изъ непрерывнаго ряда подобныхъ опасностей, и мои понятія такъ созданы, что имъ нѣтъ надобности подчиняться нетерпѣнію молодаго мальчика. Я не хочу платить упрекомъ за упрекъ, ибо знаю, что, по вашему образу мыслей, вы крѣпко держитесь на своемъ посту; но я хочу вамъ дать совѣтъ, чтобы вы не пренебрегали словами человѣка, который встрѣчался съ Мингосами уже тогда, когда вы еще были ребенкомъ, и потому знаетъ, что скорѣй можно побѣдить коварство индѣйцевъ благоразуміемъ, чѣмъ перехитрить ихъ безразсудствомъ.
— Простите меня, Слѣдопытъ, вскричалъ Гаспаръ, полный раскаянія, быстро схвативъ и сжавъ руку обиженнаго имъ: — я убѣдительно прошу у васъ извиненія! Съ моей стороны было дурно и безумно обвинять въ трусости человѣка, котораго мужество на дѣлѣ столь же твердо, какъ скалы на берегу озера.
При этихъ словахъ краска на щекахъ Слѣдопыта исчезла и торжественное достоинство, принятое имъ, перешло въ выраженіе серьезной простоты. Безъ всякой задней мысли отвѣчалъ онъ на пожатіе руки своего горячаго молодаго спутника, и въ глазахъ его блеснуло выраженіе природной доброты.
— Хорошо, Гаспаръ, хорошо, улыбаясь сказалъ
Следопыта не изменилось, и только руки его сильнее стиснули ружейное дуло.
— Вы молоды и горячи, — возразил храбрый охотник с спокойствием и твердостью, ясно выказавшими всем его моральную твердость, — но жизнь моя состояла из непрерывного ряда подобных опасностей, и мои понятия так созданы, что им нет надобности подчиняться нетерпению молодого мальчика. Я не хочу платить упреком за упрек, ибо знаю, что по вашему образу мыслей вы крепко держитесь на своем посту; но я хочу вам дать совет, чтобы вы не пренебрегали словами человека, который встречался с мингосами уже тогда, когда вы еще были ребенком, и потому знает, что скорей можно победить коварство индейцев благоразумием, чем перехитрить их безрассудством.
— Простите меня, Следопыт, — вскричал Гаспар, полный раскаяния, быстро схватив и сжав руку обиженного им, — я убедительно прошу у вас извинения! С моей стороны было дурно и безумно обвинять в трусости человека, которого мужество на деле столь же твердо, как скалы на берегу озера.
При этих словах краска на щеках Следопыта исчезла и торжественное достоинство, принятое им, перешло в выражение серьезной простоты. Без всякой задней мысли отвечал он на пожатие руки своего горячего молодого спутника, и в глазах его блеснуло выражение природной доброты.
— Хорошо, Гаспар, хорошо, — улыбаясь сказал
