угрожающіе взгляды. Никакія перемѣны, никакой упадокъ, никакое извращеніе человѣческаго рода, въ самой высшей степени, и при всѣхъ таинственныхъ уклоненіяхъ природы, никогда не могли произвести подобныхъ чудовищъ, отвратительныхъ и ужасныхъ.
Скруджъ отшатнулся, блѣдный отъ страха. — Впрочемъ не желая оскорбить духа, можетъ быть, родителя этихъ чадъ, онъ хотѣлъ-было сказать: „какія миленькія дѣти!“ но слова сами собою остановились въ горлѣ, чтобы не участвовать въ такой неимовѣрной лжи.
— Духъ, это ваши дѣти?
Вотъ все, что могъ сказать Скруджъ.
— Дѣти людей, отвѣтилъ духъ; они обратились ко мнѣ съ челобитною на своихъ отцовъ. Вотъ этого зовутъ: „невѣжество,“ а эту — „нищета.“ Бойтесь обоихъ и ихъ потомства; но перваго бойтесь больше — я на челѣ у него читаю: „проклятіе.“ „Спѣши, о Вавилонъ!“ возгласилъ духъ, протягивая руку къ городу: спѣши изгладить это слово — оно осуждаетъ тебя еще болѣе, чѣмъ этого несчастнаго: его только на несчастіе, тебя на гибель! Дерзни сказать, что ты не виноватъ, клевещи даже на своихъ обвинителей: тебѣ это можетъ послужить на время, для достиженія твоихъ преступныхъ цѣлей; но… берегись конца!
— И у нихъ нѣтъ никакого пристанища! никакихъ средствъ! вскрикнулъ Скруджъ.
— Какъ!… Развѣ нѣтъ тюремъ? спросилъ духъ, въ послѣдній разъ насмѣшливо повторяя собственныя слова Скруджа: развѣ нѣтъ смирительныхъ домовъ?
Часы начали бить полночь.
Скруджъ посмотрѣлъ на духа, но духа уже не было. При послѣднемъ замиравшемъ ударѣ, Скруджъ вспомнилъ предсказаніе стараго Джэкоба Мэрлея и поднялъ глаза: призракъ величественнаго вида, окутанный въ широкую
угрожающие взгляды. Никакие перемены, никакой упадок, никакое извращение человеческого рода, в самой высшей степени, и при всех таинственных уклонениях природы, никогда не могли произвести подобных чудовищ, отвратительных и ужасных.
Скрудж отшатнулся, бледный от страха. — Впрочем, не желая оскорбить духа, может быть, родителя этих чад, он хотел было сказать: «Какие миленькие дети!», — но слова сами собою остановились в горле, чтобы не участвовать в такой неимоверной лжи.
— Дух, это ваши дети?
Вот все, что мог сказать Скрудж.
— Дети людей, — ответил дух, — они обратились ко мне с челобитною на своих отцов. Вот этого зовут «невежество», а эту — «нищета». Бойтесь обоих и их потомства; но первого бойтесь больше — я на челе у него читаю: «Проклятие». «Спеши, о Вавилон!» — возгласил дух, протягивая руку к городу: спеши изгладить это слово, — оно осуждает тебя еще более, чем этого несчастного: его только на несчастье, тебя на гибель! Дерзни сказать, что ты не виноват, клевещи даже на своих обвинителей: тебе это может послужить на время, для достижения твоих преступных целей; но… берегись конца!
— И у них нет никакого пристанища! никаких средств! — вскрикнул Скрудж.
— Как!.. Разве нет тюрем? — спросил дух, в последний раз насмешливо повторяя собственные слова Скруджа, — разве нет смирительных домов?
Часы начали бить полночь.
Скрудж посмотрел на духа, но духа уже не было. При последнем замиравшем ударе, Скрудж вспомнил предсказание старого Джэкоба Мэрлея и поднял глаза: призрак величественного вида, окутанный в широкую
